В канун 60-летия Сталинградской битвы о малоизвестных фактах из жизни известного полководца, нашего земляка, уроженца Луганщины маршала Андрея Еременко, командовавшего Сталинградским и 4-м Украинским фронтами, вспоминают вдова Нина Еременко и дочь Татьяна
В жизни этого выдающегося полководца было столько противоречивых событий, столько раз судьба испытывала его, что даже самые близкие люди удивлялись стойкости его характера. Крестьянский сын из небольшого села Марковка на Луганщине, он сумел дослужиться до маршальских погон. Еременко был одним из тех полководцев, которых Сталин особо ценил. В то же время, фактически выиграв сражение под Сталинградом, маршал, в отличие от других полководцев, не получил заслуженной награды. Его не раз представляли к званию Героя Советского Союза, но из-за того якобы, что воевал Еременко не по-советски -- с минимальными потерями -- присвоение все откладывалось.
-- Почетом и уважением Андрей Иванович пользовался не только среди простых солдат и командиров, но и у самого Сталина, что в то время можно было расценивать как особый знак внимания. Некоторые авторы называют Еременко любимчиком вождя…
-- Не могу сказать, что Андрей Иванович был любимчиком Сталина. У Иосифа Виссарионовича таковых вообще, как мне кажется, не было, -- говорит вдова Нина Еременко. -- Но то, что Сталин очень ценил и уважал Еременко как талантливого полководца, -- это факт. Андрей Иванович был единственным полководцем, которого генералиссимус посетил в госпитале. Это произошло в конце января 1942 года, как раз завершались сражения Московского контрнаступления, в котором Брянский фронт под командованием Андрея Ивановича принимал активное участие. Осколком ему раздробило кости голени на правой ноге. Ранение было настолько серьезным, что в какой-то момент врачи склонялись к тому, чтобы ампутировать ногу. Еременко запретил это делать. Чтобы кости срослись, ногу загипсовали, однако рана не заживала из-за инфекции. У него поднялась высокая температура -- до 40 градусов. Как раз в этот момент и произошло мое первое знакомство с Андреем Ивановичем -- меня, молоденькую медсестру, приставили к нему следить за температурой. Я помню, как сама разволновалась -- меряю-меряю, а температура не падает. Я уже чуть не плачу. Позже в своих воспоминаниях Андрей Иванович напишет, что ему в тот момент было очень тяжело -- не думал, что выживет.
И вот однажды в госпиталь приехал Сталин в сопровождении Молотова и других членов Политбюро. Помню, как он зашел в палату, показал мне рукой, что я могу сидеть возле больного, а сам подошел к Еременко и положил руку ему на лоб. Видно, у Сталина рука была прохладная, и, ощутив холод, Еременко приоткрыл глаза и попытался что-то сказать. Но Сталин произнес: «Отдыхайте, товарищ Еременко». А потом упрекнул: «Не бережете вы себя, не бережете. Ну что ж, будем вас лечить». Интересно, что Сталин фамилию Еременко произносил с ударением на предпоследний слог. Звучало это очень непривычно. Сталин даже прозвище дал Андрею Ивановичу -- в хорошем расположении духа он называл его «наш Багратион».
-- А чем закончилась история с посещением госпиталя Сталиным?
-- Сталин попросил стоявших по струнке медиков сделать все для лечения Еременко. Я уж не скажу, какие усилия врачи прилагали после этого, чтобы поставить на ноги Андрея Ивановича, но буквально через час у нас в палате появился телефон, в углу поставили большой вазон с фикусом, на окно повесили шторки. В общем, порядок навели. Но самое поразительное, что, когда Сталин ушел, Андрей Иванович снова приоткрыл глаза и почти шепотом переспросил меня: «Сестричка, здесь действительно был Сталин?» Видимо, он подумал, что бредил и все это ему привиделось.
-- В госпитале произошла ваша первая встреча с Андреем Ивановичем, с тех пор вы и остались рядом с ним?
-- Тогда до этого было еще очень далеко. Он -- известный генерал, ему сорок девять, я -- шестнадцатилетняя девушка, лейтенант медицинской службы. Ни о чем таком я тогда и не думала. После того как Андрей Иванович поправился и выписался из госпиталя, меня приставили к нему в качестве личного врача. Всю войну я с ним прошла. А вот мысли о более близких отношениях меня посетили только в 1943 году, когда мне едва не присвоили звание Героя Советского Союза. Знаете, за что?..
За то, что с перепугу взяла в плен 22 немецких солдата и одного офицера. До этого, еще в 1941-м, я уже была удостоена ордена Красной Звезды, который мне вручал Михаил Калинин. Это было в начале войны. Мы с мамой эвакуировались из Минска. Ехали на машинах. Несмотря на бомбежки, до Смоленска добрались благополучно. Но за Смоленском попали под страшный налет, и мама погибла. В отчаянии я бросилась в лес. Как вдруг, выскочив на лесную поляну, увидела раненых советских бойцов, лежавших прямо на земле. Они не могли самостоятельно передвигаться и были обречены на мучительную смерть. Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я побежала к дороге, остановила две полуторки. Раненых погрузили в кузова, и с ними я доехала до самой Москвы, по ходу оказывая первую медицинскую помощь. Ведь к тому времени уже окончила Минское военно-фельдшерское училище. Бойцов выходили, а позже они ходатайствовали о присвоении мне высокой награды. Я была первой из женщин-фельдшеров, кто получил орден Красной Звезды. Помню, как после вручения в Кремле я счастливая выскочила на Красную площадь. Тут навстречу идут летчики. И один из них мне говорит, мол, товарищ лейтенант, вы почему не отдаете честь старшим по званию? А я в ответ показываю орден. Тогда тот же летчик скомандовал: «Качать лейтенанта!» -- и меня подхватили на руки.
Что же касается пленных немцев, то дело было под Сталинградом, на станции Котельниково. Я, как ангел-хранитель, сопровождала Андрея Ивановича по всем фронтам -- от передовой до командного пункта. Правда, иногда все же не поспевала за Еременко… В один из таких моментов за мной прислали посыльного: через столько-то минут быть в Котельниково, поскольку в только что освобожденную от немцев станцию прибудет Еременко со штабом. От постоянного передвижения и перенапряжения у него снова открылась рана на ноге, и требовалась срочная перевязка. В общем, я побежала в деревню. Штаб еще не приехал. В деревне -- тишина. И тут меня на улице встретила женщина. Увидев мою военную форму, она показала сарай, где спрятались отступающие немцы. Я сперва никого не заметила. Но потом увидела крышку погреба. Подумала: там точно немцы. Сделала вид, что я не одна, и закричала: «Давайте, подходите ребята, здесь фрицы!» А сама открыла крышку и скомандовала: «Выходи! Бросай оружие!» В подвале началось движение, и наверх стали подниматься немцы. Один, второй… Когда поднялся десятый, у меня внутри все похолодело. Я-то думала, что их там два-три человека. У меня из оружия только один пистолет был, а из немецкого я не знала, как стрелять. Но на всякий случай автомат одного немца прихватила.
Когда все пленные вышли во дворик, оказалось, что их аж 22! Увидев, что их взяла в плен одна девушка, немцы расслабились, стали хихикать. И тут я с перепугу нажала на курок и выпустила очередь в воздух из немецкого автомата. Это меня воодушевило, а немцев заставило повиноваться. Буквально тут же в деревню прибыли наши солдаты. Приехал и Еременко со штабом. Все были ошеломлены моим поступком. Андрей Иванович в шутку спросил: «Где взяла немцев?» Я едва смогла вымолвить, мол, в сарае, а у самой слезы на глаза наворачивались, ноги подкашивались. Как только немцев увели -- я в истерику, сдали нервы. Меня начал успокаивать Никита Хрущев, который у Андрея Ивановича на фронте был членом военного совета: мол, чего ревешь, дуреха, ты подвиг совершила, тебя к Герою Советского Союза представить следует. А я реву и успокоиться не могу. Потрясение было таким, что потом неделю отлеживалась в санчасти.
-- Насчет награды Хрущев не забыл?
-- Через неделю от Хрущева пришло сообщение: меня вызывали на награждение. Награждали многих бойцов, а двух танкистов -- золотыми звездами Героев Советского Союза. И тут Хрущев сказал, что еще одним героем должна была стать фельдшер Нина Гриб (это моя девичья фамилия). Представление Хрущев написал, но самолет с документами, перевозивший раненых, к месту не добрался -- его сбили. Поэтому мне вручили орден Отечественной войны I степени. Так я и не стала «Героем» -- потом этот вопрос замяли. Зато мне присвоили внеочередное звание майора, а войну я закончила подполковником. Но когда я получила награду, во мне что-то такое взыграло и я подумала: раз взяла в плен 22 немецких солдата, то генерала Еременко я в плен точно возьму… С каждым днем наши отношения с Андреем Ивановичем становились все более близкими.
-- Когда Андрей Иванович сделал вам предложение?
-- Это было совершенно неожиданно. Война закончилась. И нам пришлось на время расстаться. Я осталась во Львове, поступила в институт. А Андрей Иванович был назначен командующим Западно-Сибирским военным округом. Его штаб находился в Новосибирске. И вот однажды приехал ко мне адъютант Еременко, которого я знала еще с войны, и сказал, что Андрея Ивановича снова беспокоят раны и помочь ему, дескать, могу только я. Он просил меня приехать в Новосибирск. Я поначалу смутилась, а адъютант меня стал подбадривать, что там у них хорошо. Что ж, я полетела. На пороге маршальского дома меня встретил сам Андрей Иванович, обнял, расцеловал. А потом произнес: «Предлагаю тебе стать хозяйкой этого дома». Я была ошарашена -- слова не могла вымолвить, а он воспринял молчание как согласие и тут же отдал приказы своим адъютантам: завтра прямо в штаб пригласить представителей загса, позвать того-то и того-то, накрыть стол человек на сорок… И так далее. Все происходило мгновенно, словно по мановению волшебной палочки. Но я была счастлива. Мы расписались, отгуляли свадьбу. А вскоре у нас родился сынишка.
-- Вы вспомнили, что у Андрея Ивановича сложились очень хорошие отношения с Никитой Хрущевым, который был председателем военного совета Сталинградского фронта?
-- Их отношения были действительно удивительными. На других фронтах представители Ставки были грозой многих командиров. Но тут все было иначе. Хрущев и Еременко хорошо знали друг друга, и, когда Никита Сергеевич приехал к Андрею Ивановичу как председателя военного совета фронта, то сказал ему откровенно: «Андрей Иванович! Какой из меня военный?! Я ведь могу только пшеницу да кукурузу сажать. Поэтому любой твой приказ по фронту я поддержу и подпишу». И надо сказать, что Еременко очень ценил такое отношение, так как больше всего в жизни не любил, когда вмешивались в его дела. А Хрущев ему не мешал. Более того, он часто прислушивался к мнению Андрея Ивановича и сопровождал его во многих поездках по фронту.
Никогда не забуду, как Никита Сергеевич был благодарен Андрею Ивановичу за то, что тот сумел освободить от немцев украинский Крым, да так, что фашисты не успели взорвать ни один из старинных дворцов. Сам Сталин сравнивал переход армии Еременко через Крымские горы с переходом Суворова через Альпы. Благодаря неимоверным усилиям солдат, которые на своих плечах пронесли через горы все тяжелое вооружение армии, немцы были застигнуты врасплох. Я помню слова Хрущева: «Вот освободим Киев, и, если ты, Андрей Иванович, приедешь к нам на Украину, где бы ты ни был, я выстелю тебе дорогу коврами до самого Верховного Совета».
-- Ну и как, Никита Сергеевич слово сдержал?
-- Дорожками, конечно, дорогу он не выстилал, но квартиру в Москве я у него выпросила. Это было в конце сороковых. Мы приезжали в Москву на совещание -- Сталин вызывал к себе всех генералов и маршалов -- бывших командующих фронтами, а ныне возглавляющих округа. Мы остановились в гостинице. О квартире я задумывалась уже давно, как-никак у нас было трое детей, а мы все кочевали по гостиницам да гарнизонам, своего угла не имели. Но Андрею Ивановичу я об этом даже не намекала -- не в его правилах было что-то просить. Он гордый был -- лучше перетерплю, но не унижусь. И вот когда он находился на совещании в Кремле, я позвонила Хрущеву. Он тут же прислал за мной машину, и через полчаса я уже была у него. Встреча была теплой -- Никита Сергеевич меня очень любил. Я -- в слезы, мол, помогите, а то дети вырастут -- дома своего так и не увидят. Хрущев меня давай успокаивать: «Что ж ты, Нина, на фронте таким смелым солдатом была, а тут плачешь. Успокойся, и давай чайку выпьем». Сам тем временем какие-то распоряжения отдал помощникам. В общем, попили мы чайку, а напоследок он сказал, что завтра мне позвонят. И точно. Утром, когда Андрей Иванович был еще в ванной, позвонили от Хрущева и сообщили, что я могу поехать выбирать квартиру. Тут вышел муж, поинтересовался, кто звонил. Деваться некуда, говорю: звонил Никита Сергеевич, сказал, что пора нам уже квартиру иметь и предложил посмотреть. Еременко в недоумении: «Ничего не понимаю!? Что ж Никита мне ничего не сказал?» А я молчу. Так ему и не призналась, что квартиру выпросила у Хрущева. Что бы ни говорили, Никита Сергеевич был неплохим человеком. Нас он не оставлял даже в трудные минуты.
-- В различных источниках приходилось встречать мысль о том, что Еременко притесняли, а с Жуковым у него и вовсе сложились напряженные отношения. Взять хотя бы смещение Еременко с должности командующего Сталинградским фронтом?
-- Знаете, это очень тонкий момент, -- вступает в разговор дочь маршала Еременко Татьяна Андреевна. -- Да, вокруг отца интриг было немало, да, у него не всегда складывались нормальные отношения с Жуковым… Но, как мне сейчас кажется, неожиданное смещение с должности командующего Сталинградским фронтом было связано с иными причинами. Как мы уже отмечали, Сталин очень ценил отца как отличного стратега, которому можно доверить самые опасные участки фронта. В Сталинграде он это доказал. Поэтому, как вспоминал сам отец, когда уже стало очевидным, что немцам в Сталинграде пришел конец, Сталин предложил ему возглавить другую операцию, целью которой было выбить немцев с предгорий Кавказа. Сталин тогда сказал: «Пойманного зайца может добить каждый, а ваши умения нужно в полной мере использовать на другом направлении». Отец блестяще справился со своей задачей под Сталинградом, и его снова перебросили на новое место. Кстати, Иосиф Виссарионович в тот момент проявил об отце небывалую заботу. Как говорила мама, раны отца от перенапряжения к концу Сталинградской битвы снова стали болеть и воспаляться. Он едва держался на ногах, и Сталин отправил его поправить здоровье на свою дачу в Цхалтубо, где были целебные источники. Он пробыл там почти два месяца, и это здорово ему помогло. А что касается напряженных отношений с Жуковым… Что было, то было. Нам сегодня всего не понять. Несмотря ни на что, у нас сегодня прекрасные отношения с семьей Жуковых, мы вместе работаем в Фонде памяти полководцев. Я считаю, что отношения отцов не должны влиять на отношения детей.
-- Как мне кажется, отношения Андрея Ивановича и Георгия Константиновича не складывались из-за того, что оба они имели сильный, волевой характер, -- говорит Нина Ивановна. -- Еременко не был дипломатом: что думал, то и говорил. А больше всего не любил, когда вмешивались в его дела. Думаю, на этой почве они с Жуковым, который тоже был натурой твердой и прямолинейной, и не могли поладить.
Вспоминаю случай в Сталинграде. Я как раз делала мужу перевязку. Обычно он сидел на одном стуле, раненую ногу клал на другой, я обрабатывала рану, а он продолжал командовать, гоняя адъютантов и посыльных, отвечая на телефонные звонки, отдавая приказы. И все это на повышенных тонах да с крепким словцом. Сами понимаете, война. И тут заходит адъютант и говорит, что на проводе Жуков и Василевский -- едут с инспекцией. Тут Еременко аж подскочил: «Передай этим… что я их на порог не пущу!» Правда, с Василевским они все-таки обсуждали план обороны. Иногда и Жуков отвечал ему тем же. Когда при Хрущеве Георгий Константинович снова стал министром обороны и Еременко приехал в Москву к нему на доклад, он выставил его вон. Вот такие непростые отношения были у них. Хотя я согласна с дочкой, что их отношения никоим образом не сказываются на наших отношениях с семьей Жуковых сегодня.
-- Раз уж мы снова вернулись к военной теме, хотелось бы узнать, довелось ли Андрею Ивановичу встречаться фельдмаршалом Паулюсом, которого взяли в плен его солдаты?
-- Такая встреча произошла уже в начале пятидесятых. Самое поразительное, что состоялась она по просьбе немецкого фельдмаршала. Как известно, он долго жил в Советском Союзе под Москвой на даче, ранее принадлежавшей Калинину. И вот как-то звонят нам в Новосибирск и сообщают, что Паулюс просит устроить ему встречу с генералом, взявшим его в плен. Руководство страны встречу одобрило, и мы полетели в Москву. Помню, как наш эскорт подкатил к даче. Мы вышли из машины (Андрей Иванович в военной форме), остановились. На пороге дачи появился Паулюс в парадном кителе. И все на какое-то мгновения замерли -- никто не решался первым сделать шаг навстречу. Дело в том, что домик стоял немного на возвышении и от него вниз во дворик вели ступеньки. Наверное, Андрей Иванович не хотел подниматься к Паулюсу -- он же победитель, а Паулюс, возможно, не хотел спускаться. Но все же немец сделал шаг первым и стал спускаться. Двинулся вперед и Еременко -- первым протянул руку для приветствия немецкому фельдмаршалу. Их встреча проходила наедине, за чашкой чая. Присутствовали только переводчики. О чем они говорили, Андрей Иванович не рассказывал, но, когда они прощались во дворе, Паулюс сказал: «Я благодарен судьбе за то, что меня взял в плен такой русский генерал». Кстати, еще тогда, в 1942 году, когда его только взяли в плен, Еременко подарили пистолет фельдмаршала, а мне Хрущев вручил любимый аккордеон немецкого полководца.
Такое уважительное отношение к Еременко проявляли многие известные люди той эпохи. Никогда не забуду, как тепло относился к мужу югославский лидер Иосип Броз Тито. Он часто приглашал нас к себе в гости. Эти встречи были очень теплыми, частенько мужчины вместе охотились. Тито любил повторять, что без Еременко не было бы разгрома немцев под Сталинградом, а без Сталинграда не было бы Югославии. Помню, как однажды приезд в Югославию совпал с юбилеем нашей свадьбы. Тито устроил нам шикарный прием, подарил Андрею Ивановичу позолоченный портсигар, всем нашим детям -- золотые швейцарские часы, а мне его жена Иванка преподнесла браслет из кораллов в золотом обрамлении. Я немного даже растерялась, а Тито мне сказал: «Когда у вас будет золотая свадьба, вместо этого (он показал на кораллы) будут бриллианты».
Очень дружен был Андрей Иванович и с Михаилом Шолоховым. Они были знакомы еще с довоенных времен. А уж после войны Шолохов у нас дневал и ночевал. Он очень любил читать мужу свои произведения еще в рукописях. Часто они так могли просидеть до самого утра. Я дочку в школу собираю, а они только прощаются. Естественно, не за чашкой чая они сидели, а за рюмочкой, за что я иногда сердилась на Андрея Ивановича.
-- Отец очень любил литературу, -- говорит Татьяна Андреевна. -- Помню, перед тем как пойти в школу, он спросил меня, какой язык я хочу изучать -- английский или немецкий. Что я, семилетняя девчонка, ему могла сказать? Тогда он мне начал рассказывать, что, выучив немецкий, я смогу в оригинале читать Гете и Шиллера. И я пошла в немецкую школу.
И еще один малоизвестный факт: кроме книг о войне, которые широко известны, папа написал поэму о Сталинградской битве. Произведение получилось довольно внушительное -- 150 страниц! Мы уединялись у отца в кабинете и вместе обсуждали тот или иной момент. Но опубликовать поэму он так и не решился. Мы сохранили рукописи и надеемся, что со временем это произведение отца увидит свет.
У папы была очень интересная манера обучать чему-либо. Да, он был строг, но всегда не просто настаивал на своем, а подводил тебя к тому решению, которое считал наиболее рациональным и необходимым. Так он научил играть меня в шахматы. Тихо, ненавязчиво… Зато так научил, что, когда мы были в Болгарии, я выступила на детских соревнованиях по шахматам и всех там обыграла. Я сама не знаю, каким образом эти ходы у меня в голове вырисовывались. Это при том, что, обучая, отец никогда не подсказывал мне правильный ход. Я могла сидеть часами, но он не говорил ни слова. И вот только когда я делала ход, он мог сказать, что, к примеру, можно было походить более удачно. Сам он, конечно, был отменным шахматистом, любил разгадывать шахматные задачи. Не раз сражался на равных с нашим знаменитым гроссмейстером Смысловым и даже выигрывал у него.
Еще одним увлечением отца была охота. С боевыми товарищами они нередко собирались пострелять кабанчиков или уток. Мама вспоминала, что отец стрелял очень метко и иногда за одну охоту до сотни уток набивал. Правда, все это в основном раздавалось лесникам, егерям. Они очень любили отца и всякий раз старались его отблагодарить. Таким образом у нас на даче появилась огромная коллекция чучел зверей -- уток, зайцев, лис, кабанов, ястребов. А сколько оленьих рогов висело у нас на стенах! Все это дарили отцу, хотя сам он никогда не стремился собирать такую коллекцию. Со временем таких необычных экспонатов у нас дома собралось около сотни.
-- Вы говорили, что Андрей Иванович был строг с вами?
-- Не могу сказать, что он очень уж сильно контролировал меня, но хотел знать все, чем я живу. И когда я повзрослела, это стало касаться и моих отношений с мальчиками. После разговора с парнем по телефону папа иногда приглашал меня к себе в кабинет, усаживался в кресле и говорил: «Ну, рассказывай». Приходилось выкладывать все, как есть. А еще он следил за тем, чтобы я не пользовалась косметикой. Накрасить губы или тени наложить -- Боже упаси. А когда видел, что я подавала ему на стол или готовила еду с маникюром -- и вовсе отказывался есть. Что было делать, растворитель тогда был в дефиците, ножиком обдирала маникюр и готовила все заново. Кстати, папа и маме запрещал пользоваться косметикой. Но в то же время любил, чтобы она носила самые модные и красивые вещи, роскошные украшения. Мама была настоящей законодательницей мод -- на многих официальных встречах и раутах даже жены послов первыми бежали взглянуть на жену маршала Еременко, чтобы сравнить, насколько модно они одеты. Портниха, у которой мама шила свои наряды, обшивала жену Косыгина. Сам отец тоже всегда старался выглядеть аккуратным и подтянутым. И таким он оставался до самого последнего дня своей нелегкой жизни.