Нет на украинском телевидении ведущего с более религиозным прошлым, чем ведущий «Телемании» (»1+1») Юрий Макаров. Это прошлое -- его дедушка Павел Майдачевский, бывший священником в Луганске и старостой Владимирского собора. Правда, на внуке религиозные настроения деда никак не отразились, разве что Юрий Макаров с детства своим самым любимым праздником считает Пасху. А самой важной неделей года -- последнюю перед этим праздником, страстную. В это время в доме отца Павла всегда пахло сдобным тестом и разными вкусностями. Маленького Юрия посылали в очередь за яйцами (тогда они были в дефиците), и он, выстояв два часа, с гордостью их раскрашивал. К тесту мальчика не допускали, там главенствовал дед. Зато теперь Юрий Макаров, вооружась старой поваренной тетрадью деда, в ночь перед Пасхой сам колдует над тестом. Говорит, у него куличи получаются отменные…
-- Поститесь?
-- Нет, увы, я не соблюдаю пост.
-- Ай-ая-яй! Не знаю, что бы дедушка на это сказал.
-- Думаю, ничего страшного. Православие -- не настолько жесткая религиозная система, как можно предположить. Конечно, все зависит от человека, но… Будем исходить из некоего идеала. Представьте себе, мне приходилось встречаться с такими священниками. Правда, здесь намного реже, чем в Болгарии и Франции. Умный священник может разрешить какое-то отхождение от канона. Он как бы берет на себя ваш грех.
-- Признайтесь, бегали к дедушке за искуплением грехов?
-- Н-нет, это не было принято. Да и потом, какие у ребенка могли быть грехи?
-- Мало ли -- банку варенья стащили.
-- Ну знаете, если по поводу каждой банки каяться… На самом деле я был нормальным советским мальчиком. Правда, до первого класса регулярно ходил в церковь, молился. Потом моя мама решила как-то решила прекратить это, чтобы у меня не возникло проблем со сверстниками.
-- А дедушке никогда не приходило в голову направить вас по своим стопам?
-- Нет. Вообще, мне кажется, это должен быть не простой путь. Мой дед стал священником после того, как три года прослужил в Семеновском полку, затем оттрубил на фронте всю Первую мировую, четырежды был тяжело ранен, помотался в тылу у белых. А было-то ему всего 19 лет. Затем эмиграция -- Турция, Сербия, Болгария, Греция, Франция и опять Болгария. Кем он только ни работал! Грузчиком, сапожником, кочегаром, штукатуром, маляром, токарем, получил юридическое образование в Софии и лишь потом поступил в семинарию. Тогда деду исполнилось 30, это был сознательный выбор.
-- Вы спрашивали, почему он это сделал?
-- Мне было лет 12, когда я задал ему этот вопрос. Дед ответил уклончиво, и я понял, что допустил какую-то бестактность. А потом как-то прочитал у Грэхема Грина «Никогда не становитесь священником, если можете им не становится». Для деда это был совершенно органичный выбор. Кстати, когда я уже залез своей физиономией в телевизор, однажды поймал себя на том, что у меня появляются какие-то проповеднические интонации. Но, слава Богу, мне хватило ехидства и чувства юмора, и я себя одернул.
-- В советское время быть внуком священника, наверное, не самое приятное…
-- Действительно, был какой-то момент, когда мне из-за этого было не по себе. Я стал этого стесняться. Но дед в Союзе служил священником не так долго. Мы приехали из Болгарии в Луганск в 1958 году. Нас поселили в рабочем районе -- в так называемой Вороньей слободке. Дед ходил в длинной рясе, за ним приезжала машина, все называли нас иностранцами. И, конечно, немногие любили. Хотя, сколько помню себя, к деду все время ходили люди, просили то совета, то денег.
-- А как же страсти, показанные в картине «Восток--Запад», когда расстреливали чуть ли не всех репатриантов?
-- Это было во время первой волны возвращения в Союз в 1946 году. Следующая волна, 1956--1958 годов, была после XX съезда, тогда уже не стреляли. Максимум, что могли сделать, так это послать на целину. И то тогда в голову не приходило, что это плохо.
-- Тем не менее, ваш дед больше трех лет не удержался на службе в церкви.
-- Причиной тому -- очередная волна борьбы Никиты Хрущева с религией. Применялись просто иезуитские методы -- священников обложили огромным прогрессивным налогом. Дедушка по своей наивности попробовал поднять этот вопрос в епархии. Но ему быстро объяснили, что к чему, и дед стал священником без прихода. А когда мы переехали всей семьей в Киев, ему и здесь не дали служить. Он ходил в экзархат, писал статьи в «Православный вестник», проповеди, которые, кстати, я слушал через много лет после его смерти. Правда, потом дедушку все же назначили старостой Владимирского собора. Это что-то среднее между директором-распорядителем и завхозом. Но для него эта должность была очень важна. И дед, не имея никакого опыта работы старостой, за два года совершил просто чудо. Когда он пришел, за Владимирским собором числилось 50 тысяч рублей долгу, а когда ушел, проведя реставрацию и ремонт, на его счету было 500 тысяч рублей.
-- Почему же он тогда ушел?
-- У мамы и у ее брата начались проблемы на работе. Дедушка это понял. Мне об этом рассказали уже позже, но я сам не чувствовал на себе никакого давления из-за того, что мой дед священник. Может, потому, что у меня и своих личных «заслуг» было достаточно…
-- Вы похожи на своего деда?
-- О, нет. Я скорее в папу. Когда дедушке уже нельзя было служить, он подстриг бороду и стал похож на старорежимного профессора Тимирязева. Вообще он производил ослепительное впечатление на женщин. Всегда элегантно одетый, подтянутый, в белоснежной рубашке, он никогда не бывал без галстука. Даже дома. Да-да! Сейчас нам этого не понять. Но он с восьми лет воспитывался в кадетском корпусе, всю жизнь привык вставать в шесть утра, принимать душ и надевать свежую рубашку с галстуком. После газовой атаки дедушка потерял все зубы, а затем в Сербии вставил себе новые. У него была невероятно обаятельная, ослепительная, белозубая улыбка.
-- То есть бабушка имела все основания его ревновать?
-- Ей даже в голову это не приходило. Мы с вами уже из другой цивилизации, нам этого не понять. А тогда в семье это просто не обсуждалось.
-- Да она счастливая женщина!
-- Не знаю, счастливая ли… За мужем пол-Европы объездила.
-- Ну не пол-Сибири же…
-- Конечно, нет. На самом деле, грех было жаловаться…