Лев Новоженов -- фигура для московского телевидения не совсем характерная. Особенно для нового поколения ведущих, норовящих побольнее «укусить», считая это верхом профессионализма. Новоженова любят зрители, а на запись в его программе «Старый телевизор» знаменитости стоят в очереди. Ну разве что Алла Борисовна не стояла. Все знают, что Лев Новоженов, со свойственной ему интеллигентностью, не станет спрашивать о разводах, любовниках, внебрачных детях и прочих «мелочах». Его интересует вечное, а оно, как известно, непостижимо.
Сам Новоженов считает себя профессионалом общения и очень не любит, когда ему указывают на его недостатки. А кто же любит? Тем более, кто посмеет сказать человеку, у которого за плечами 18 хитовых телевизионных проектов, что он где-то дал слабинку? Да никто, кроме него самого. А самоедства Новоженову не занимать. Он говорит, что это у него от прадеда, в честь которого его и назвали Львом. Наверное, от прадеда и фанатизм в работе. Шутка ли -- ночью эфир «Сегоднячка», а ближе к полудню -- «Старый телевизор»!
-- Зачем же так себя изводить?
-- Это страх. Комплекс пассажира «Титаника», пережившего катастрофу. Знаете, оказавшись в нормальных условиях, они ведь даже еду под подушку прятали.
-- Зато на корабль больше не садились. А вы все садитесь и садитесь…
-- Телевидение -- вещь увлекательная. Ну да, сажусь. Видимо, это такой родовой необъяснимый страх, берущий начало еще в советском времени. Это от матери и отца, да и у меня в жизни бывали такие ситуации…
-- Нестабильные?
-- Эфирные люди вообще, как правило, живут под дамокловым мечом. Вся наша жизнь нестабильна. А на телевидении она нестабильна вдвойне. Я не знаю, что будет завтра, да и потом, телевидение быстрее других реагирует на все изменения, происходящие в жизни людей и страны. Наверное, сказывается близость к власти и информации.
-- С другой стороны, это не так и плохо, потому что стимулирует творческую мысль.
-- О да! Но телевидение -- это ведь не профессия. Это не то, что врач, -- куда бы он ни пришел, везде будет полезен. Ведущий -- человек легко заменяемый. Кроме того, программы имеют свойство болеть, а затем умирать. Мне кажется, то же самое, что и телеведущие, испытывают актеры. И боязнь-то эта не беспочвенная. Отсюда и жадность такая. Потом не дадут, так сейчас нахватать.
-- Только в последнее время все почему-то «хватаются» за прошлые годы. Кто-то за «Старую квартиру». Вы, например, за «Старый телевизор»…
-- Наверное, это не сейчас случилось, это было всегда. Просто нам всегда кажется, что все, что происходит с нами, случается впервые. Даже оргазм. Мы-то думаем, что такого ни с кем другим не происходило. Человеку свойственно бояться будущего, не любить настоящее и умиляться прошлым. Оно уже пережито и не таит в себе риска. Кроме того, в прошлом мы были моложе, а это нравится. Недаром наши бабушки тосковали по времени при царе, а коммунисты -- по ленинским субботникам. Вообще, обращение к истории характерно для телевидения всего мира.
-- Тем более, что дело-то беспроигрышное.
-- На самом деле, все дела беспроигрышные, смотря кто играет.
-- А что тогда шло по вашему старому телевизору?
-- Я не воспитан на телевизионных программах. Да у нас и телевизора-то не было, хотя в то время, когда я рос, он был уже у многих.
-- Это по бедности?
-- По разным причинам. Да мы об этом как-то и не задумывались даже. Родители могли и машину купить, но не хотели. Они принадлежали к среднему классу и неплохо зарабатывали. Но это был конец 50-х, время общения. Люди ходили в гости, стремились уйти из дома. Поход в кино был целым событием! А попасть на закрытый просмотр было просто счастьем. Круг общения был очень широк, друзьями называли десятки людей. Все основывалось на связях. От них зависели твое здоровье, какие-то льготы, продукты на твоем столе. Конечно, это уже не характерно для нашего времени. Но тогда было совершенно неважно, имеешь ли ты телевизор.
-- Зато модно.
-- Это как для кого. Мы жили в кооперативном доме художников в районе, который по-простому называли Хлам. Там жили художники, музыканты, архитекторы, актеры, такое своеобразное место компактного проживания творческой интеллигенции. И я не помню, чтобы у нас смотрели телевизор. Хотя припоминаю, что первый раз я увидел телевизор у нашего знакомого инженера в коммунальной квартире на Таганке. И если у него было хорошее настроение, он пускал к себе друзей. О! Это было чудо.
-- Ну наконец-то вы сказали хоть одно доброе слово о телевидении.
-- О телевизоре. На самом деле я до сих считаю, что телевизор -- такое же чудо, как самолет. Просто обычные вещи -- это чудеса, к которым мы привыкли. Но мы утратили способность удивляться. А вообще вся моя юность и зрелость прошли с кино. Я принадлежу к поколению, недосмотревшему кино и осатанело продолжающему его смотреть. Это мое главное удовольствие в жизни.
-- Значит, в вас не заговорили родительские гены?
-- Ни разу. Мне даже никогда в голову не приходило стать художником. Нет, я могу на полях бумаги что-то там изобразить, но это далеко не рисунки Пушкина. Зато моя дочь закончила художественную школу и собиралась стать дизайнером. А потом резко изменила направление и пошла на юрфак.
-- А я думала -- на телевидение.
-- Я никогда не пытался влиять на ее решения. Тем более, что сам-то не так давно занялся телевидением. Все получилось совершенно случайно. Хотя как приглашенный гость я частенько бывал и раньше в программе «Вокруг смеха». Всю же свою сознательную жизнь я проработал в газете. А телевидением занялся уже в зрелом возрасте, пожилым человеком, в 46 лет…
-- Говорят, для мужчины это самый расцвет!
-- А Бог его знает. По крайней мере у меня не было тогда ощущения, что это начало. Не конец, но… где-то близко к нему.
-- То есть вы решили, не дожидаясь конца, начать новую жизнь?
-- Это было в 1993 году. Но мне кажется, что это уже седая старина. Тогда не было ни НТВ, ни АТВ. Зато был четвертый канал «Останкино». Маленький и захолустный. Там главным режиссером работал мой приятель Дмитрий Дибров, хотя что он режиссировал, я так и не понял. Директором канала был Анатолий Малкин, ныне президент АТВ. В общем, канальчик был бедный, людей не хватало. И тогда Дибров предложил сделать совместно с «Московским комсомольцем» (я работал там заместителем главного редактора) информационную программу. И мы попытались. Просуществовала она ровно неделю и закрылась. Все между собой перессорились, всем хотелось в эфир…
-- И вам, конечно, тоже?
-- Да, я этого не скрываю. Это слабость, общая для всех советских людей. Есть ряд профессий, вызывающих у людей какие-то иллюзии. Им кажется, тебя покажут по телевизору -- и ты сразу станешь известным и богатым. Или в кино снимешься, и с тобой произойдет то же самое. Считается, что стать ведущим -- это самый легкий путь к известности и успеху.
-- А что, разве не так?
-- В каком-то смысле, безусловно, так. Но каждый человек должен сам себя корректировать, отдавать себе отчет в том, что он делает. Когда наш проект закрыли, Дибров спросил меня: если вдруг появится новая программа, смогу ли я сжечь все мосты и отдаться такому неверному делу, как телевидение?
-- Исходя из вышесказанного, надо понимать, что вы наотрез отказались.
-- В общем-то, будь я практическим человеком, конечно, отказался бы. Но по своей душевной слабости и полагая, что такого никогда не случится, я согласился. И забыл наш разговор с Дибровым. Но через три месяца Дима мне позвонил и напомнил. Я оказался перед серьезным выбором. Надо было бросать друзей, хорошую в течение тринадцати лет работу, неплохую зарплату…
-- Наверное, вам предложили больше денег?
-- О деньгах вообще речь не шла. Телевидение -- такая вещь, где обмана больше, чем где бы то ни было. Все искусства трудноопределимы. Для них характерна целая система обольщения. С тобой говорят, рисуют замки на песке, все очень эфемерно. Поэтому на телевидении трудно следовать каким-то человеческим принципам. Ведь ты можешь не подойти в любой момент, и тут уж ничего не поделаешь. Тебе скажут: «Ну что делать, так получилось». А ты в ответ: «Мы же договаривались, где же я теперь буду работать?» На что ответ будет один: «Это не богадельня».
-- Вам приходилось увольнять людей?
-- Увы, приходилось. Это действительно очень кровавый процесс.
-- Но, наверно, не менее кровавый, чем переход с одного канала на другой, сопровождающейся претензиями, проклятиями вослед?
-- К сожалению, я и это на себе ощутил. Когда дал «добро» Диброву и пришел на четвертый канал, мы стали делать «Времечко». Потом лицензию на вещание на этом канале получило НТВ. Через какое-то время было создано АТВ. Я был его вице-президентом. Но в результате человеческого и творческого конфликта с Малкиным ушел на НТВ. За это время я запускался 18 раз. Да сейчас и не вспомню, наверное, всех программ -- «Иванов, Петров, Сидоров», «Времечко», «Большое времечко», «Ночное времечко», «Спросите Лифшица», «Сегоднячко»…
-- Одно время говорили, что «Времечко» и «Сегоднячко» -- близнецы-братья.
-- Так говорили те, кто меня не любил и хотел мне досадить. Концептуально они действительно близки. Но на выходе получаются совершенно разные программы. «Сегоднячко» -- программа, построенная на событиях частной жизни человека.
-- По-моему, на частной жизни скорее строится ваша программа «Старый телевизор».
-- И «Сегоднячко», и «Старый телевизор» -- проекты одинаково мне близкие. Это не просто программы, это философски и концептуально выстроенный продукт.
-- Ваш «продукт» с Аллой Пугачевой дорого вам обошелся?
-- Я полгода добивался ее расположения, чтобы она пришла в программу «Старый телевизор». И Пугачева стала единственной гостьей, которую мы показывали в эфире два дня. Это было условием Аллы Борисовны. Она сказала, что мы будем говорить столько, сколько будем говорить. И в общем-то, я считаю, она имела право ставить такие условия.
-- Вашему спокойствию в прямом эфире и размеренному общению с гостем можно только позавидовать.
-- А зачем же вести себя иначе, я же не приглашаю его к себе в программу, чтобы разоблачить. Если ты станешь агрессивным, к тебе просто перестанут приходить. Я же занимаюсь общением, как чистым искусством. И в этом в виде искусства я профессионал. У гостей, которые ко мне приходят, нужно вызвать, во-первых, доверие, во-вторых, желание что-то рассказать. Как это происходит? Моя тайна. Я пытаюсь в прямом эфире создать портрет человека. Другое дело, получается это у меня или нет.
-- Вы довольны собой?
-- Ни собой, ни своей жизнью я не доволен. И так было всегда. Я из разряда самоедов.
-- И самокритичных?
-- Не знаю. Вообще-то мне трудно себя оценивать. Я не могу посмотреть на себя со стороны, да еще и в объеме. Поэтому и пытаюсь не заблуждаться на свой счет. Да и потом, можно всю жизнь потратить на то, чтобы пытаться себя понять. Лучше слушать, что говорят о тебе люди…
-- А люди-то доброе не скажут.
-- Ну почему? Иногда и хорошее говорят. Но я-то и сам знаю, что у меня масса недостатков. Практически одни недостатки. Другое дело, что и недостатки могут стать хорошим материалом. Дело только в их сочетании.
-- Говорят, достоинства -- продолжение наших недостатков.
-- Вот видите, вы и сами все знаете. А мучаете старого человека. Нет, нет, со старым мы уже выяснили… Скажем так, зрелого человека. Да и мучения эти не такие уж неприятные…
P. S. Выражаем благодарность программе «Фонтан-клуб» (канал «1+1») за помощь в подготовке интервью.