В зоне АТО погиб 21-летний грузин Ираклий Кутелия, который, несмотря на тяжелые ранения, до последнего оставался на передовой
О том, что в зоне АТО погиб грузин Ираклий Кутелия, одним из первых сообщил губернатор Одесской области Михеил Саакашвили. «Ираклий успел отличиться в боях: летом вывел из строя и захватил вражеский танк, — написал Саакашвили в „Фейсбуке“. — Это уже шестой грузинский воин, погибший на украинско-российской войне. Ираклий погиб в день рождения еще одного героя, Зураба Хурция, который сложил голову за Украину на Майдане».
Ираклий Кутелия подорвался на мине в Донецкой области. Вместе с ним погибли двое побратимов. Ираклия, который был водителем, знали и уважали многие бойцы и волонтеры. Его похоронили в субботу в селе Алексеевка Харьковской области. Ираклий жил там с двух лет. В 1996 году родители увезли его в Украину, чтобы спасти от войны.
«Не хочу в это верить! Все еще надеюсь, что кто-то позвонит и скажет — это неправда… Ираклия больше нет. Классного, позитивного, всегда улыбающегося пацана. Мы говорили, что он родился в рубашке. Прошел Иловайск, попал в плен с множественными осколочными ранениями. Два осколка застряли в голове. После плена не сдался, вернулся назад. Это он угнал танк у сепаров… Когда он приезжал, всегда приходил ко мне на работу пить чай. Мы дурачились, пускали самолетики и смеялись до слез… Никто так не радовался жизни, как он. А как он сиял, когда узнал, что стал папой… Спасибо тебе, Брат, и прости».
Эту эмоциональную запись оставила в соцсети волонтер из Запорожья Екатерина Горонович. Она познакомилась с Ираклием летом нынешнего года, когда он лежал в госпитале в Запорожье. Врачи уже в который раз пытались достать из его тела осколки. Говорили, что Ираклию нужны лечение и покой.
— А он отвечал: «Мне некогда лечиться. На фронте ребята погибают. Восстановить здоровье я успею. А там помощь нужна уже сейчас», — вспоминает Екатерина. — Врачам приходилось с ним спорить, заставлять. Если бы не волонтеры, Ираклий вообще не оказался бы в этом госпитале. Так и воевал бы с осколками в голове. Но волонтер Ирина Мелентьева и ее друг Константин Гаврилович твердо сказали, что этого не допустят. Чуть ли не силой затащили Ираклия в госпиталь. Они полюбили его как родного сына.
— Мы познакомились этой весной, — рассказывает «ФАКТАМ» Ирина Мелентьева. — Я, как обычно, приехала в зону АТО с гуманитарной помощью. Заметила, что у ребят появился новый водитель. Молодой, веселый. Он разговаривал, шутил, как вдруг ему резко стало плохо. Схватившись за голову, парень чуть не потерял сознание. Я дала ему обезболивающее. «Это наш Ираклий, — сказал командир. — В последнее время его мучают сильные головные боли. Он настоящий герой. Прошел тяжелые бои, плен. Под Иловайском захватил российский танк. Боевики объявили тысячу долларов вознаграждения за его голову». Я сказала, что мы должны немедленно сходить в медпункт и обследоваться, но Ираклий отмахнулся: «Кому я там нужен? Только время потеряю». Когда я все-таки уговорила его пойти к врачу, с ужасом узнала, что долгое время его лечили одним парацетамолом. Увезла Ираклия на обследование. Не знаю, почему, но этот паренек сразу запал мне в душу. Мой друг Костя меня понял.
— Это правда, — подтверждает Константин Гаврилович. — Когда мы с Ирой были в зоне АТО, солдаты ушли на задание, и мы с Ираклием остались одни. Разговорились о жизни, о войне. Ираклий — грузин. Есть родители и две сестры. «Мама с папой уехали из Грузии, потому что Россия там развязала войну, — горько заметил Ираклий. — Хотели уберечь нас от этого ужаса. Но получилось, что война застала нас здесь, в Украине. И эту войну опять начала Россия». Еще он тогда сказал: «Я считаю Украину своей родиной. Ведь я здесь вырос. Здесь мои друзья. Сейчас я защищаю свою страну». Называя имена своих побратимов, Ираклий почти всегда добавлял «Царствие Небесное». Он потерял много друзей.
Эти его слова об Украине были сказаны просто и без пафоса, от души. После нашего разговора я не спал всю ночь. Думал о грузинском мальчике, который отчаянно защищает Украину. Я тогда еще не знал, что ему всего 21 год.
*Эта фотография сделана в Донецкой области за несколько дней до гибели бойца. «Тогда я привез Ираклию зимнюю резину и аккумуляторы для тепловизора», — говорит волонтер Константин Гаврилович (слева)
— Обследование показало, что в теле Ираклия много осколков, — говорит Ирина Мелентьева. — В руках, ногах, в голове… Врачи удивлялись, как он вообще мог ходить. А он в таком состоянии даже воевал. Мы с Костей начали возить его по больницам. Лечили в Киеве, Харькове, Днепропетровске, Запорожье… Ираклий ужасно смущался, не хотел принимать помощь. Бывало, спрашиваю: «Как дела?» А он: «Все нормально. Деньги не нужны». Потом выяснялось, что еще как нужны. Единственное, о чем он мог попросить, — о помощи сослуживцам. Хочу купить ему лекарство, а он: «Лучше купите набор инструментов для танка. И теплую одежду ребятам».
— Тогда же мы обнаружили, что у него вообще нет документов, — продолжает Константин Гаврилович. — Ни паспорта, ни военного билета. Только копия контрактного договора (Ираклий служил в армии по контракту). Оказалось, его документы потерялись в Иловайске. Потом он попал в плен. Пробыл там неделю. Его и еще нескольких военных спасли волонтеры Красного Креста. Восстановить документы не успел — опять уехал на фронт.
Военный билет мы сделали. Врачи тем временем удалили из тела Ираклия несколько осколков. К сожалению, не все. Но все равно парню стало лучше. Когда он лечился в Запорожье, я настоял, чтобы он жил у меня. Жена не возражала. Вечерами мы подолгу разговаривали. Я привязался к нему как к родному. Чувствовал, что это взаимно. Ираклий не любил показывать эмоции. Он просто говорил: «Спасибо». И взгляда было достаточно, чтобы понять, что он чувствует. «Закончится война, ты уедешь домой, — говорила ему моя жена. — Но хоть на свою свадьбу нас пригласишь?» «Само собой, — улыбался Ираклий. — Это даже не обсуждается».
— А свадьба была не за горами, — говорит Ирина. — Ираклия ждала любимая девушка, которая недавно родила ему дочку. Он так и не успел увидеть своего ребенка. В день его гибели дочке исполнилось два месяца… Вчера эта девушка сама нашла меня в соцсети. Попросила рассказать, когда мы с Костей видели Ираклия последний раз.
— Это было 5 декабря, — вспоминает Константин Гаврилович. — Мы с Ирой приезжали в Донецкую область. Привезли ребятам зимнюю резину и аккумуляторы для тепловизора. С Ираклием поговорили минут пятнадцать. «Дядя Костя, совсем нет времени, — извинился он. — Я вам позвоню, хорошо?» Но не позвонил. В среду я проснулся с мыслями об Ираклии. Все ли в порядке? И тут как раз звонок — на телефоне высветился его номер. «Привет, дружище! — говорю. — Только подумал о тебе». А в ответ тишина. Оказалось, звонил его сослуживец: «У нас беда. Ираклий «двухсотый»…
Подробностей того, как он погиб, ребята сейчас не рассказывают. Знаю, что в среду их подняли по тревоге. Ираклию и его побратимам поступил приказ куда-то ехать. Они отправились на БМП. Кто-то из местных жителей указал им дорогу в сторону минного поля. Ребята поехали и подорвались. Сейчас говорю об этом, а сам не верю. Неужели погиб наш Ираклий, который, как мы всегда были уверены, родился в рубашке?
— Я тоже надеялась, что Господь и дальше будет его оберегать, — тихо говорит Ирина. — Вскоре после нашего знакомства подарила ему талисман-браслетик, который сделали дети. Ираклий был очень тронут и с тех пор не снимал его. Во время нашей последней встречи я заметила, что этот браслетик уже совсем износился, обтрепался. «Ну и что? — сказал Ираклий. — Зато он меня охраняет». Мне тяжело это вспоминать. А Косте, наверное, еще тяжелее. Мы с ним через многое прошли, но я ни разу не видела, чтобы Костя плакал. Впервые это произошло, когда он сообщал мне о смерти Ираклия. Он потерял сына.
— Я обязательно приеду к нему на похороны, — вздыхает мама погибшего сослуживца Ираклия Ирина Клевчук. — Ираклий служил вместе с моим сыном в Черкасском. В феврале прошлого года их отправили в Луганскую область, а летом — в Донецк на зачистку. 29 августа сын погиб под Иловайском. Ираклий в тот момент только вышел из плена и раненый лежал в госпитале. Но узнав, что хоронят его побратима, сбежал из больницы и приехал на похороны. Сам еле стоял на ногах. Нам пришлось вызывать ему «скорую», колоть обезболивающее и делать перевязку. Но он не думал о своем здоровье. Ираклий любил моего сына и хотел проститься. Потом он приезжал к нам еще раз — уже на открытие мемориальной доски.
— Почему-то вспоминаю, — говорит Константин Гаврилович, — как летом мы с ним сидели, разговаривали и Ираклий, обычно сдержанный и скрытный, вдруг сказал: «Я никогда не забуду этот звук — когда летят снаряды. Это так страшно! Они летят, и ты не знаешь, куда спрятаться…» Он говорил об этом, а сам чуть не плакал. Я тогда смотрел на него и думал: «Тебе, сынок, всего 21 год. Мне 60, но я не видел и половины того, что уже пережил ты».
За время, проведенное на фронте, Ираклий мало фотографировался и почти не давал интервью. Нашим коллегам из интернет-издания «Соцпортал» удалось поговорить с ним, когда парень был на реабилитации в селе под Киевом. Публикуем выдержки из этого интервью.
«Вы спрашиваете, был ли страх? Был, потом пропал. 1 марта 2014 года нас подняли по тревоге, мы выехали в Луганскую область. Белокураковский район, село Няньчино. Там простояли пять с половиной месяцев. Потом в Донецкую область — под Иловайск.
— Какие там были условия?
— Никаких. Из еды — только дыни, которые росли на огороде. Вот и вся еда…
— Известно, что вы захватили вражеский танк. Как это случилось?
— Это произошло в Многополье. Нас было восемь человек. У нас не было даже бронетехники. Враг наступал. Сепары ехали на двух БМП и одном российском танке. А у меня — только граната и пулемет. Но мы с пацанами приняли бой. Две сепарские машины покинули поле боя. А танк остался. С нами был полковник с позывным «Динамит». Он дал нам мину и приказал: «Идите, взорвите этот танк». Подходим — а танк вроде бы целый. Просто без экипажа. Я залез внутрь и следующие полчаса пытался его завести. Завел. Пригнал в школьный двор, передал командованию.
А на следующий день меня ранили. Потом попал в плен. Уже позже я узнал, что российский танк, оказывается, захватили не мы с товарищами (Царствие им Небесное), а некий полковник Сидоренко. Этого человека с нами даже не было. Но он получил за этот подвиг Героя Украины. А пацаны не получили ничего. Мне-то все равно — я жив, и слава Богу. А вот родителям погибших ребят было бы приятно. Им бы дали хоть какие-то премиальные.
— Как вы получили ранение?
— Первое было еще под Многопольем — в окоп залетел снаряд. Меня ранило в ногу и спину. Потом нас вывозили на КамАЗе — и в машину опять попал снаряд. Мне снова досталось. А уже на самом выезде (перед тем, как нас взяли в плен) в меня попала пуля. Застряла между четвертым и пятым ребром. Четыре осколка попали в ухо. А 120-я мина спину немного порвала. Были, естественно, и контузии. Но это уже мелочи.
— Что вам помогало на войне?
— У меня есть детский рисунок. Дети подарили его мне, когда мы только приехали в Луганскую область. Он все время был со мной. На нем еще написана молитва «Отче наш». Я ее тогда и выучил.
Знаете, я очень люблю своих товарищей. Мы постоянно созваниваемся, помогаем друг другу. Были ситуации, когда один из нас получил зарплату, а остальные семеро нет. И этот один делил ее на семерых, чтобы каждый мог купить сигарет и что-то отправить родителям. Мы друг друга не бросаем.
— Война меняет человека?
— Да. Не знаю, как это объяснить. Но мне кажется, я изменился не в лучшую сторону. До сих пор не могу переключиться. У меня много желаний. Но самое главное — чтобы война на самом деле закончилась. Чтобы началась нормальная служба. Как это ни банально звучит, но хочется мира во всем мире.
— Вы получили столько ранений. Неужели еще раз поедете в зону АТО?
— Конечно. Там мои друзья, они меня ждут. Да и я без них уже никуда — мы всегда вместе. Сейчас мне достанут осколки, подлечусь и поеду в часть. А если не достанут, поеду сразу.