В «Фейсбуке» по инициативе журналистки Анастасии Мельниченко ширится флешмоб #ЯНеБоюсьСказати, под которым женщины и порой мужчины рассказывают о пережитом сексуальном насилии
Общество никогда не будет здоровым, пока мы не научимся слышать друг друга. Даже если от историй волосы встают дыбом… 4 июля журналистка из Киева Анастасия Мельниченко на своей странице в соцсети написала:
«Я хочу, аби сьогодні говорили ми, жінки. Аби ми говорили про насильство, яке пережила більшість з нас. Я хочу, аби ми не оправдувалися „я йшла у спортивках серед дня, а мене все одно схопили“. Бо нам не треба оправдуватися. Ми не винні, винен ЗАВЖДИ насильник. Я не боюсь говорити. І я не почуваюся винною.
Мені 6—12 років. До нас приїздить родич. Він любить посадити мене собі на коліна. В якийсь момент, коли я вже стала підлітком, він хоче поцьомати мене в губи. Я обурююся і тікаю. Мене називають „нечемною“.
Мені 13 років. Я йду по Хрещатику, несучи додому по пакету продуктів у кожній руці. Минаю відрізок від КМДА до ЦУМу. Скоро мій дім. Раптом дядько, що іде назустріч, різко міняє траекторію руху і з розгону хапає мене між ніг. Він хапає так сильно, що аж припіднімає мене на руці. Я у такому шоці, що просто не знаю, як реагувати. Дядько відпускає мене і йде спокійно далі…
Мені 21. Я розійшлася з психопатом (справжнім, клінічним), але забула у нього вдома дідусеву вишиванку, яку позичала йому. Я йду до нього додому. Він мене скручує, силою роздягає і прив’язує до ліжка. Ні, не гвалтує. „Просто“ робить боляче фізично. Я почуваюся безсильною від того, що не можу ніяк вплинути на ситуацію. Він фоткає мене голу і грозиться викласти знімки в інтернеті. Я ще довго боюся розповідати про те, що він зі мною робив, бо боюся фоток в інтернеті…»
Анастасия Мельниченко предложила другим делиться их историями с хэштегом #ЯНеБоюсьСказати. Душераздирающие исповеди и их количество шокируют. Все вместе — это жуткая хроника ужасов, с которым живет почти каждая женщина и девушка. «Если бы все женщины, пережившие сексуальное насилие, вышли на улицу в красном, Земля бы выглядела кровавым пятном», — написала Саша Кольцова, одна из участниц флешмоба, который подхватили и в России… «ФАКТЫ» предлагают читателям лишь несколько фрагментов бесконечного потока исповедей о страхе и борьбе с ним. Орфография и пунктуация постов — авторская.
Лена: «Первый раз меня пытались изнасиловать в 12 лет. Я оказалась не в то время не в том месте. Один „взрослый мужчина“ меня повалил, начал раздевать и облизывать шею и грудь (ну или что там у меня было в 12 лет). Я перепугалась и сначала что-то бубнила про „не надо-не надо“, пищала я достаточно громко, на мой визг появился другой „взрослый мужчина“, спугнул первого и помог мне одеться. Он же меня провел до метро».
Ольга: «В 15 лет начала ходить в интернет-кафе (дело было давно, дома интернета почти ни у кого не было). Познакомилась с мужчиной за 40 (переписывались), он казался таким умным, давал советы, притворялся другом. Потом узнал адрес интернет-кафе, приехал и начал настаивать, что мы с ним должны, так сказать, уединиться. С какой такой радости? Ну потому что он взрослый и опытный, а я, малолетка, должна его слушаться. Кстати, он не скрывал, что женат, и рассказывал развратные истории о его «приключениях» с несовершеннолетними девочками. Держал за руку, пытался пивом напоить. Я сбежала домой. Помню в 16 лет: уговоры (совмещенные с попытками раздеть) от гораздо старших, чем я, парней по схеме «Ну я же знаю, ты хочешь, ну давай, почему бы нет».
Ольга: «Изнасилована знакомым. Мне было 24. Я восприняла это очень обыденно. Испугалась не произошедшего, а того, что он мог меня чем-то заразить. Пошла в больницу, сдала анализы на все, что в принципе существует, сильно дергалась до месячных. Я никому ничего не сказала. И никто не имел возможности бросить мне «ктотебевиноват». Я отлично справилась сама: «самадура» и «нефигшляться» было самым безобидным в диалоге с самой собой. А сейчас мне страшно. От того, что самообвинение стало первой реакцией. От того, какие ментальные установки, живущие в моей голове, сделали тогда такое отношение к себе понятным. Правильным. Нормальным».
Оксана: «Занятно, что он не считал себя насильником, так прямо и сказал «я не насильник же какой, ты только не сопротивляйся», а я сопротивлялась. Поэтому пришлось меня побить головой об стену. В голове сразу прояснилось, никогда ранее я так ясно и хладнокровно не мыслила. Сказала, что согласна, а тем временем достала из кармана перочинный нож и ударила куда-то по ребрам, в живот, помню, боялась, я же могу убить ЧЕЛОВЕКА! Пока чувак приходил в себя, я сочинила легенду, что жду парня из армии и берегу себя для него (нападавший ранее сообщал, что он тока что вот дембельнулся), чувака проняло. Он предложил сделку: он меня не трогает, а я не сообщаю в милицию».
Татьяна: «В 19 лет изнасиловали на свидании в его машине, я была девственницей. Я сопротивлялась, а он поднял кулак, я перестала. Потом перестала к телефону подходить, он долго не понимал, почему».
Елена: «Читаешь и думаешь: господи, как же мне повезло, что у меня ничего такого не было. А потом ледяная испарина, и вспоминаешь зимний вечер, заброшенную стройку, заблокированные двери машины, нож у бедра и незнакомого мужчину рядом, который рассказывает тебе, 18-летней, как будет тебя резать, как отрежет грудь, как спрячет — вон там, и снежком присыплет, и никто тебя не найдет. Вспоминаешь, как говорила, орала, била ногами в лобовое стекло, снова говорила, как неожиданно открылась дверь и меня вышвырнули в снег, как шла со стройки на трясущихся ногах и даже не смогла повернуться, чтобы посмотреть номер машины. Даже лицо его вспомнила, не хотела вспоминать. Мне и правда очень повезло. Молодцы, девушки. Не молчите, говорите. А лучше — кричите».
Ляля: «Ну что? #ЯНеБоюсьСказать — это неправда, я боюсь. Мне только исполнилось 15, я выглядела взрослее, о сексе знала из классической литературы и совершенно им не интересовалась. Меня изнасиловал знакомый мальчик, ему было 19 лет, у нас было что-то вроде подросткового романа с поцелуями. Но меня пугало то, как он себя странно вел, и я решила сказать ему об этом. С тех пор я знаю много вещей: что кричать не получается, потому что что-то происходит с горлом и просто не выходит звук, что заломать женщину так, чтобы она не шевелилась, довольно легко даже одному физически неслабому мужчине. Что с первого раза можно залететь. Что постинор не срабатывает и к тому же срывает все внутри. Что аборты нельзя запрещать никогда и никому. Что никто не поверит, включая мать («ну, мы думали, что ты можешь быть беременна, ты тогда так резко поправилась»). Что по статистике я — каждая третья в России. А в реальности каждая вторая. Что дальше уже все равно не так страшно».
Юлия: «Для меня очень важно, чтобы говорили. Чтобы слушали. Чтобы не отмахивались. Чтобы верили.
Мне было 10, когда меня попытались изнасиловать в первый раз. Ранним вечером в подъезде у моей подруги; я была скромно одета — обычный советский подросток, школьная форма, бурые колготки в рубчик, длинная куртка. Мне удалось вырваться. Когда я рассказала об этом родителям подруги, потом своим родным — мне никто не поверил. Меня обвинили во вранье.
Моя сексуальная жизнь началась с изнасилования, но я много лет так не считала, потому что он был хороший знакомый, сын друзей родителей, я сама пришла к нему домой. Я много лет думала, что сама виновата, что я его спровоцировала, а что я не хотела — ну и что. Мне было 14. Ему 26».
Александра: «Мне — 21. Киев, мы с Аннет едем в маршрутке, где заняты все сидячие места. Будний день, часа 3 дня, маршрут «Лукьяновка — Майдан». В маршрутке половина пассажиров мужского пола и водитель мужчина. На одиночном сиденье возле окна сидит женщина лет 40—45, в руках держит кулек с печеньем. На остановке в салон заходят двое мужчин с акцентом, я не знаю, откуда точно. Они идут к женщине и, хватая ее за руку, кричат: «Уступи место мужчинам, сука! Чего расселась! Уважение надо иметь! Пошла вон!» Женщина начинает возмущаться, те кроют ее матом и стаскивают с сиденья. Все в салоне делают вид, что их это не касается. Мы с Аннет вступаемся, я пытаюсь ее удерживать, чтоб она не бросилась выцарапывать глаза тому, что побольше. Наконец на шум реагирует водитель маршрутки, просит нас всех покинуть салон. Остальные пассажиры сидят с непроницаемыми лицами. Мы выходим, женщина сразу куда-то убегает, а мужчины, оглядываясь вокруг, начинают прижимать нас к стенке киоска, один достает нож. Нам повезло, мимо проходил милиционер, просто мимо, человек в форме, они его увидели и сразу растворились в толпе…»
Кара: «С того дня прошло уже 14 лет, я плохо уже помню все детали, так как за это время проводил разную работу над своей памятью, чтобы забыть, обнулиться.
Была осень, середина сентября, мне вот-вот исполнится 11 лет… В тот учебный год я учился во вторую смену, уроки заканчивались в 16 часов, это были уже глубокие сумерки, включались дрожащие фонари и начинали выть собаки. Я, как и каждый день до, ходил из школы домой не со всеми детьми, а по своей секретной тропинке через сквер. Тогда мне приспичило в туалет, и я побежал в единственный в той округе деревянный с вонючей дыркой… Через мгновение в туалет вломилось огромное тело… Огромная рука схватила меня за шиворот и повернула к себе лицом. Было темно, я ничего не видел, только слышал: «Хочешь жить, будешь делать то, что я скажу…»
Не хочу и не буду описывать то, что я чувствовал тогда. Скажу одно: я желал себе смерти, Бог меня тогда не слышал, а ведь в то время я был за алтарем, послушником.
Далее глыба ненависти повела меня в сторону моего дома, но до дома мы не дошли, меня бросили в машину и увезли на квартиру. Откуда пришлось позвонить маме и сказать, что я у друга… Помню старую кассетную камеру, как она записывала то, что творил этот выродок с моим телом на кровати, помню, как от невыносимой боли бежал на кухню за ножом.
Мама часто спрашивала про ссадины и царапины, мне часто приходилось лгать, что мы опять с ребятами на гаражах прыгали. Помню, как часто я лгал друзьям во дворе, которые не понимали, почему я перестал с ними дружить. Ещё я запомнил передачу, которую смотрела мама с отчимом, она была о пидофилах и самосуде над ними… Отчетливо помню, как мама говорила отчиму, что она бы прилюдно такого гниду на кол посадила, отчим ее поддержал. Поэтому я молчал. Тогда я не хотел, чтобы было больше разбитых жизней, чем есть сейчас. Через полгода все закончилось. Там в постели перед камерой закончилось ударом в яйца так сильно, что он потерял сознание, я не мог сбежать, он всегда прятал ключи. Я сидел в кладовке с кухонным ножом, прижатым к груди, ревел, глотая сопли. Не хочу говорить, что было тогда со мной, но это оказался мой ключ к свободе и к концу унижений…»
Даша: «…Мне 13. Иду по улице с подругой. К нам подходит двое мужчин, один из них — известный фотограф в моем городе. У него модельное агентство. Он очень красиво начинает мне рассказывать о тех возможностях, которые может дать модельный бизнес. Само собой, любая девочка в 13 лет развесит уши и будет слушать. Мы начали общаться. Просто общаться. Он фотографировал меня. В одежде. Без намеков на что-либо. А в один прекрасный день он просто закрыл студию и потащил в кровать, которая стояла за фоном для съемки. Никаких шансов докричаться, никаких шансов вырваться. Это длилось, думаю, дольше, чем полчаса. У него была проблема — он не мог кончить. В принципе.
Полгода запоев украдкой от мамы (до сих пор не понимаю, как у меня это получилось). Признание маме и ее слова: «Плачь тише, а то бабушку разбудишь» и «ну, всякое в жизни бывает, что ж поделаешь»…
«Читать сложно, потому что безысходность. Когда мемориал концлагеря посещаешь — потом выходишь, жрешь в ресторане и радуешься, что все давно закончилось и все все поняли. А тут нет. Не закончилось. Не поняли…» — написал Олег.