В связи с тем что украинские военные соблюдают установленный с 1 сентября режим тишины, переселенцы возвращаются в родные дома на оккупированных территориях
Семидесятипятилетний житель Донецка Константин Воронцов полвека проработал на шахте «Октябрьская». Там всякого насмотрелся: обвалы, взрывы газа, гибель горняков… За время работы на шахте Константин Павлович много раз заглядывал смерти в глаза, думал: вот выйду на пенсию и тогда заживу спокойно. Но когда на Донбассе началась война, пожилому мужчине снова пришлось убегать от смерти. Константин Павлович много раз попадал под обстрелы, трижды был ранен и все же остался жив.
— Первое ранение я получил в декабре 2014 года, — рассказывает 75-летний Константин Воронцов. — За секунду до этого вышел из подъезда, и вдруг взрывная волна повалила меня на землю. Боли не почувствовал, только увидел, что брюки насквозь пропитались кровью. Несмотря на интенсивный обстрел, я поднялся и направился в ближайшую больницу. Шел и думал: «Если убьет, значит, убьет. Какой смысл лежать возле дома, истекая кровью? Так и так есть риск попрощаться с жизнью».
Прихожу в больницу, а там закрыто: испугавшись обстрела, медработники заперли входную дверь и спрятались в подвале. Я долго стучал в окна, пока не открыли. «Дедушка, как вы сюда дошли? — удивилась медсестра. — Гляньте, вокруг больницы снаряды буквально все перепахали!» Мне сделали рентген, потом отвезли в операционную. После операции хирург сказал: «Вы родились в рубашке: осколки засели в мягких тканях ног и спины, но не повредили ни одной крупной артерии».
Второй раз меня ранило седьмого апреля 2015 года. Тогда в нашем районе не было ни воды, ни газа, и мы с женой перебрались на дачу возле поселка Жабуньки. Там я соорудил печку на улице, на ней еду готовили. В тот день супруга пошла проверить, не разбомбило ли нашу квартиру в Донецке, а я остался на даче. Кстати, жить в дачном поселке было страшновато: кроме нас, там никого не было. А каждую ночь кто-то обворовывал пустующие дома. Однажды мы с женой отлучились всего на день, и воры, взломав дверь, вынесли наши ценности: телевизор, бензопилу и мини-трактор.
Так вот, остался я один на даче. Вышел по нужде на улицу (удобства во дворе). Было непривычно тихо, я еще подумал: «Не к добру это». И тут в нашем дворе разорвался снаряд. В глазах потемнело, на какое-то время я потерял сознание. Помню, открыл глаза, а вокруг все расплывается. Когда взгляд сфокусировался, попытался встать — не могу. Ноги словно одеревенели. Отталкиваясь локтями, заполз в дом. Чувствую, спина мокрая. Потрогал рукой — так и есть, ранило, кровь льется. На столе стояла зеленка, я вылил ее себе на спину. Что было дальше не помню, очнулся уже в больнице.
Потом узнал: жена, вернувшись на дачу и увидев меня в луже крови, вызвала «скорую». Как объяснил мне хирург, осколки попали в шею, спину, паховую область и повредили коленный сустав. Тогда врачи побоялись извлекать осколки из паха: они засели в миллиметре от артерии.
Третий раз меня ранило прошлой осенью. За нашей пятиэтажкой в Донецке лежали ветки деревьев, оторванные взрывами боевых снарядов. Мы с женой и еще одна соседка (остальные жильцы дома разъехались кто куда) решили своми силами расчистить территорию. Организовали, так сказать, субботник.
Значит, развели мы костер и стали таскать ветки. Слышу, где-то рядом — бах! бах! бах! — три взрыва. Но мы уже ко всему привыкли: спокойно продолжаю ломать сухое дерево. И тут соседка как закричит: «Костя, у тебя из руки кровь хлещет!» Я снял куртку, положил ее на землю и пошагал в больницу. В этот раз обошлось без операции: хирург просто зашил раны. Сказал, что осколки засели в безопасных местах, поэтому с ними можно жить. И правда: осколки в руке меня не беспокоят. Но те, что остались в паху, жить не дают: боли такие, что аж ноги отнимаются. Ходил к врачам, а они разводят руками: «Поздно уже оперировать, надо было сразу…»
Недавно поврежденный осколками коленный сустав начал отказывать. Дошло до того, что сейчас могу передвигаться только с помощью костылей. До нашей дачи всего полтора километра ходьбы, а для меня это непреодолимая дистанция. В основном сижу дома. Мне дали инвалидность «по общему заболеванию». Я сначала возмущался: «Какое такое общее заболевание? Меня трижды ранило!», а потом успокоился. Все равно ведь ничего не добьюсь.
— А все потому, что ты не хотел молиться, — говорит, глядя с упреком на мужа, 75-летняя Надежда Воронцова. — Вот я молюсь постоянно, и Господь меня спасает. Иду как-то по улице, устала (годы берут свое), дай, думаю, сяду под тем деревом, передохну. И тут — раз! — снаряд прилетел прямо в дерево: оно разлетелось в щепки. А меня даже не зацепило… В другой раз обстрел застал на полпути к дому. Мины сыпались сверху, как горох из мешка, но разрывались в стороне. Было такое, что пули прямо над ухом свистели. За все время войны ни один осколок или пуля меня не коснулись. Да вы посмотрите на наш дом! Почти все квартиры разрушило осколками, а наша стоит целая. Только когда снаряд попал в соседнее жилище, у нас потолок немного повредило.
*В этом доме, где живут Константин и Надежда Воронцовы, почти все квартиры разрушило осколками
— Я так думаю, что за мужа вы тоже молитесь. Возможно, поэтому он остался в живых.
— Именно! Просила Господа: «Если смерти, то мгновенной. Если раны, то небольшой». Так и получилось: раны у мужа остались небольшие. Конечно, ему сейчас тяжело ходить. Но ведь ходит! И спасибо за это Богу.
— Известно, что власти так называемой «ДНР» выплачивают пенсионерам порядка тысячи рублей в месяц (это примерно пятьсот гривен). Пожилые люди сетуют: прожить на такие деньги невозможно.
— Вы думаете, мы здесь голодаем? — откликается на вопрос Надежда Семеновна. — Я родилась в 1942 году и, что такое голод, знаю не понаслышке. Отец погиб на фронте, мама осталась одна с двумя маленькими детьми. Мы жили в поселке возле Донецка. Однажды мама хотела купить молоко, а за литр попросили аж сто рублей (средняя зарплата в то время составляла 500 рублей. — Авт.). Помню, как мама плакала от обиды, а мы с сестричкой — от голода.
В колхозе не было ни скотины, ни техники, и женщины вместо лошадей таскали за собой здоровенный плуг — пахали землю. Вечером мама приходила домой, снимала рубашку, потому что на спине кровоточили оставшиеся после ремней раны. Мама рыдала от боли и, обращаясь к погибшему мужу, просила: «Миленький, забери меня к себе! Сил больше нет…»
Вот тогда был голод — настоящий, страшный. А сейчас спасает гуманитарная помощь. Точнее, продуктовые наборы от штаба Ахметова. Раз в месяц нам с мужем выдают по два огромных пакета: сахар, крупы, макароны, подсолнечное масло, тушенка или паштет, сгущенное молоко… Честно говоря, для нас двоих даже много — часть продуктов отдаем детям.
А какие блюда я наловчилась готовить из «гуманитарки»! Отвариваю макароны, обжариваю лук на подсолнечном масле, добавляю ложку тушенки, и вот вам, пожалуйста, макароны по-флотски — просто и вкусно. У нас возле дома живет дворняжка, для нее тоже оставляю порцию макарон по-флотски. Получив угощение, собака смотрит на меня такими благодарными глазами — не передать словами.
— Ринат нас здорово выручает, — поддерживает разговор Константин Павлович. — Благодаря ему последние два года продукты практически не покупаем. Знаю, что на днях Ринату исполнилось пятьдесят лет. Хочу пожелать юбиляру крепкого здоровья и удачи во всех его делах.
— Это правда, что в Донецк и близлежащие поселки начали возвращаться беженцы?
— Последние несколько недель у нас тихо: не стреляют, — отвечает Надежда Семеновна. — Это дает надежду, что будет мир, и люди едут домой. А здесь их ждут большие убытки. Из-за обстрелов долго не работали батареи, у многих квартиры стояли без окон (выбило взрывами). Мебель, вещи, постели — все пропиталось влагой, запрело. Люди выносят вещи на улицу и развешивают на заборах, чтобы хоть немного просушились.
На днях вернулся домой и наш сосед. Переночевал в своей квартире, а наутро говорит мне: «Ты не представляешь, как хорошо дома! На мирной территории жил у родственников, спал в сухой чистой постели. А тут хоть подушка и мокрая, почти сгнившая, зато своя, родная… Так сладко я не спал уже много лет».
Одного не пойму: зачем развязали эту бойню? Столько народу погибло и калеками осталось! Я уже долго живу на свете и знаю: рано или поздно эта война, как и все другие, закончится. Но останется самое страшное — ненависть. Это разрушающее чувство будет передаваться из поколения в поколение. Вы, наверное, не помните, как советские люди ненавидели немцев. С нами будет еще хуже. Потому что мы — враги, живущие в одной стране.
Я помню, как после окончания Второй мировой войны здесь, на Донбассе, ненавидели жителей западных областей Украины. Они якобы были союзниками фашистов — так нам говорили. Прошли долгие годы, пока мы без страха начали ездить в Западную Украину. Посмотрели: там живут дружелюбные, гостеприимные люди. Только, казалось, между нашими регионами наладились мосты, как устроили эту войну. И что теперь? Снова «донецкие» люто ненавидят «бандеровцев». Разве могут те, в чью сторону летят бомбы, любить тех, кто стреляет?
Семья моего внучатого племянника бежала от войны на мирную часть Украины. Их сын, подросток, учился там в школе. Сейчас вернулись в Донецк, и мальчик, дрожа от ненависти, заявляет своим родственникам: «Вот придут украинцы и разобьют вас всех! Это вы виноваты в том, что началась война!» А те, кто бежал от боевых действий в Россию или остался здесь, винят во всем «хунту» и Америку… Эта тема неприятная и очень болезненная. Но правда остается правдой: война не поможет изменить чьи-то убеждения. Она только сеет и множит ненависть.
*Супруги Воронцовы не захотели покидать родной Донецк. «Последние несколько недель у нас тихо: не стреляют. Это дает надежду, что будет мир», — говорят они