Эмигрировавшие 28 лет назад в Швейцарию двукратные олимпийские чемпионы по фигурному катанию Людмила Белоусова и Олег Протопопов впервые за эти годы выступили в Москве. В нынешнем году знаменитые спортсмены отметят свою золотую свадьбу. Несмотря на почтенный возраст — Людмиле Евгеньевне в ноябре исполнится 72 года, а Олег Алексеевич в июле отметит 75-летие, — пара до сих пор выходит на лед Это произошло 13 февраля, в день празднования 60-летия знаменитого тренера по фигурному катанию Татьяны Тарасовой. Чемпионы Олимпийских игр 1964 года в Инсбруке (Австрия) и 1968 года в Гренобле (Франция) Людмила Белоусова и Олег Протопопов снова вышли на московский лед через 28 лет после того, как эмигрировали в Швейцарию. Переполненный четырнадцатитысячный Ледовый дворец на Ходынском поле стоя приветствовал легенд спорта. Откатав под аплодисменты собравшихся, звезды улетели домой, в ставший родным за последние десятилетия городок Гриндельвальд. Улетели, но обещали вернуться…
- Смотрю на ваши ботинки, Олег Алексеевич…
Олег Протопопов: — Да, можно сказать, музейный экспонат. С маркой «мade in USSR» — «сделано в СССР». Катаюсь в них почти тридцать лет, с 1978 года. Дело рук Яши Добкина. Замечательный был сапожник, настоящий мастер. Работал на Московской экспериментальной обувной фабрике и всегда делал нам с Людой ботинки. Я только лезвия на ботинках периодически меняю. Нам их каждый год дарит известная фирма John Wilson. Презент не из дешевых. Хорошие коньки дорого стоят.
- Сколько?
Людмила Белоусова: — Такие, как у нас, — долларов 500-700.
Протопопов: — Сейчас такую обувь фигуристам уже не шьют. Колодка изменилась, и теперь ботинки больше напоминают голландские деревянные башмаки — жесткая, негнущаяся конструкция. Обратите внимание, у танцоров задники вырезаны, иначе невозможно носок тянуть.
- Получается, в ботинках Яши Добкина вы, Олег Алексеевич, ушли в «самоволку» и в них же вернулись?
Протопопов: — Да, «самоволка» — мое слово. Когда-то выразился так, говоря об отъезде из СССР. Правда, я не верил, что империя однажды рухнет, возвращаться мы не собирались. Уезжая, прощались навсегда, увозили с собой самое ценное. Поскольку на Западе планировали продолжать карьеру фигуристов, которую нам здесь грубо оборвали, в первую очередь позаботились о спортивном инвентаре.
Белоусова: — Счастье, что ни тогда, ни потом ничего не пропало, не потерялось…
Протопопов: — Один раз было. Чемодан с концертными костюмами исчез, помнишь?
Белоусова: — Да, но это случилось до нашей эмиграции. После чемпионата мира 1965 года в американском городе Колорадо-Спрингс.
Протопопов: — Там мы завоевали первое в истории советского спорта «золото» в парном катании.
Белоусова: — А годом ранее победили на Олимпийских играх в Инсбруке.
Протопопов: — Но большое турне по всему миру состоялось именно после Колорадо-Спрингс.
Белоусова: — Сначала ездили по Соединенным Штатам, а потом полетели в Канаду.
Протопопов: — В аэропорту Монреаля пошли получать багаж, а одного нашего чемодана нет.
- С коньками?
Белоусова: — Мы взяли их в салон, ведь тогда еще не было столь жестких запретов, как сейчас. В пропавшем чемодане лежали миниатюрные золотые коньки с бриллиантами, врученные за победу на мировом первенстве, чемпионские медали и, самое главное, костюмы! Поискали багаж — ничего нет. А вечером выступление. Что делать? Организаторы засуетились, достали мне красненькое платьице двенадцатилетней девочки — коротенькое и с талией под мышками.
Протопопов: — А мне костюм одолжил немецкий одиночник Зепп Шонмецлер. Но росточком он был пониже меня, штрипки на брюках до щиколоток не дотягивались, рукава на пиджаке запястья не закрывали — смех и грех!
Белоусова: — В таком виде и откатали «Грезы любви». Я в платье школьницы, Олег в «подстреленном» костюме с чужого плеча.
- Но потом-то чемодан нашелся?
Белоусова: — Так и улетели ни с чем в Европу!
Протопопов: — В принципе, мы могли тогда отказаться и не участвовать в показательных выступлениях, тем более повод был. Но Спорткомитет СССР строго за всем следил, не позволял отлынивать, что, в общем-то, объяснимо: за каждый наш выход на лед организаторы шоу выкладывали колоссальные по тем временам деньги — две с половиной тысячи баксов!
- Вам платили?
Протопопов: — Держите карман шире! Мы получали фигу с маслом.
Белоусова: — Точнее, пятьдесят швейцарских франков. Нет, вру, двадцать пять!
- Да, на новые костюмы явно не хватило бы. Может, на шнурки для ботинок…
Белоусова: — К счастью, чемодан все-таки отыскался, его привезли нам в отель.
Протопопов: — Когда увидел его, первая мысль была: на месте ли медали? Открыл замки — лежат. Сразу от сердца отлегло.
- Знаю, что вы через какое-то время попали в категорию врагов народа.
Протопопов: — Да, родная страна на десятилетие забыла о нашем существовании. В Швейцарии мы обосновались в 1979 году, а первого журналиста из Москвы увидели в Гриндельвальде только в 1989-м.
Белоусова: — В России бушевала перестройка, и нас уже вроде бы реабилитировали, и все равно разговор получился очень странный, предвзятый.
Протопопов: — Приехала молоденькая девочка и такие залепухи отпускала, вопросы задавая, что я искренне поражался. Впрочем, чему удивляться? Советская пропаганда умела промывать мозги. Страна была под колпаком, даже мы, жившие в благополучной Европе, это ощущали. Все звонки в СССР прослушивались, письма перехватывались. Набирал номер мамы и знал, что разговор фиксируют.
Белоусова: — Письма мы подписывали чужими именами и отправляли через знакомых то из Венгрии, то из Канады. Прибегали к эзопову языку, о соревнованиях и выступлениях никогда не упоминали.
Протопопов: — Правда, мама всегда рубила напрямую. Помню, спросила по телефону: «А почему Брежнева называют господином? Он же глава рабоче-крестьянского государства, пусть так и обращаются». Связь тут же прервалась, буквально на полуслове. Но не только КГБ вел прослушку, я тоже сохранил кассеты с нашими разговорами. Может, для других эти записи и не имеют большой ценности, а для меня они — история, часть моей жизни. Мама умерла в 1992 году, мы с ней больше не увиделись, только могилке смог поклониться в 2003-м, когда впервые приехал сюда спустя 24 года.
Белоусова: — Хорошо, хоть сестру с конца 80-х стали к нам выпускать. А мы по-прежнему не имели возможности попасть в Советский Союз. Даже после реабилитации.
- Почему?
Белоусова: — В тот момент еще не оформили швейцарское гражданство. Получили его только в 1995 году. С видом на жительство нам разрешалось путешествовать по всему миру, кроме стран Восточной Европы. Если бы въехали в СССР, обратно нас бы уже не выпустили. Паспорта Швейцарии ожидали шестнадцать лет.
- Без всяких льгот и поблажек?
Белоусова: — Абсолютно! Конечно, могли поехать в другую страну, где все было бы быстрее и проще, но не стали этого делать.
Протопопов: — В отличие от прочих государств, в Швейцарии гражданство предоставляет не президент или правительство. Решают непосредственно жители того места, где ты обитаешь. Мы с Людой 28 лет живем в горной деревушке Гриндельвальд с населением в 3 тысячи 800 человек. Вот они-то на общем собрании и голосовали.
- Стоило так долго ждать?
Протопопов: — А мы не ждали, мы жили.
- Бывал я пару раз в вашем Гриндельвальде. Извините, дыра дырой.
Белоусова: — Наверное, летом приезжали или осенью. А зимой это один из самых модных горнолыжных курортов в мире.
- Дом купили?
Протопопов: — В Гриндельвальде у нас нет ничего своего. По-прежнему арендуем апартаменты.
Белоусова: — Если бы были молоды, жили большой семьей с детьми, тогда, наверное, имело бы смысл обзаводиться собственным жильем…
- Однажды вы обмолвились, что не рожали детей, понимая: они станут заложниками режима.
Белоусова: — Так и есть. Мы же видели, как мучился шахматист Виктор Корчной. Он уехал на Запад, а его жена Белла с сыном остались в СССР. Витю фактически шантажировали, говоря: «Если выиграешь у Карпова, о семье забудь». Поэтому на вопрос, не мучает ли меня ностальгия, всегда отвечала, что, в крайнем случае, можно телевизор включить, если по родной речи соскучишься.
- Неужели ни разу за эти годы не пожалели, что оставили Союз?
Протопопов: — Одно время распускали слухи, будто бы просимся обратно, но такого не было. Да, я родился в Ленинграде и никуда оттуда не собирался уезжать. Как-то даже сказал Екатерине Фурцевой, министру культуры, звавшей нас с Людой в Москву, что хочу умереть в родном городе. Но потом обстоятельства изменились. В какой-то момент почувствовали себя, словно в тюрьме. Единственным способом вырваться была эмиграция. И решение это, поверьте, далось совсем непросто. Нас вынудили принять его. Как до этого выпихнули из большого спорта? Дело прошлое. Мы готовились к Олимпиаде-72 в Саппоро. Фаворитами считалась пара Роднина и Уланов, вторыми шли наши ученики Смирнова и Сурайкин, мы же могли рассчитывать на твердое третье место. Помню, убеждал Сергея Павлова, главного спортсмена страны: «Есть шанс занять олимпийский пьедестал почета! Нельзя упускать возможность». Наивный я был! На самом деле нас никуда и не думали везти: «бронзу» в парном катании уже пообещали команде ГДР, а за это немцы обязались поддержать Сергея Четверухина в соревнованиях одиночников. По сути, нас продали. Перед Олимпиадой собрался тренерский совет и… никто не поддержал наши кандидатуры. Те Игры выиграли Роднина и Уланов, хотя должны были победить Люда Смирнова с Андрюшей Сурайкиным. Они откатали чисто, а Уланов не выполнил обязательного элемента, не прыгнул двойное сальто, что являлось грубым нарушением. Тем не менее судьи простили ошибку. Сейчас такой фокус не прошел бы… Тогда на правила плевали, творили что хотели.
Белоусова: — Уже после той расправы следовало понять: рассчитывать нам не на что, но мы еще девять лет питали иллюзии.
Протопопов: — Даже в Ленинградском балете на льду не давали спокойно работать! Проводили профсоюзные, комсомольские, партийные собрания, без конца учили, клеймили…
- А вы состояли в КПСС?
Протопопов: — Пытались вступить, чтобы иметь хоть какую-то защиту. Три года ждали, но нас так и не приняли. Сказали, мол, партия рабоче-крестьянская, среди кандидатов есть не менее достойные люди, чем мы.
Имена наши на афишах не выделяли, писали в списке кордебалета по алфавиту: Люду — в начале, меня — ближе к концу. Я спрашивал: «Почему так?» Отвечали, мол, в стране дефицит бумаги, никто специально для вас ничего печатать не будет. В глаза говорили: «Здесь вы никому не нужны». Правда, когда балет собрался на гастроли во Францию, информацию о двукратных олимпийских чемпионах набрали крупными буквами в самом центре афиши. Но мы от поездки отказались. Из принципа. Для дирекции это был настоящий шок, однако рекламу они все равно снимать не стали, обманули французов… Еще пример. В 1977 году нас пригласили в шоу, проходившее в нью-йоркском «Мэдисон сквер гарден», и заплатили за выступление 10 тысяч долларов.
- Хорошо!
Протопопов: — Да. Американцы всю сумму выдали наличными, мы привезли ее в Москву и, не декларируя, сдали в Госконцерт. Взамен получили по 53 доллара 25 центов. В соответствии с установленной в СССР артистической ставкой.
Белоусова: — В Бразилии нам собирались платить по десять долларов за выступление! Планировались трехмесячные гастроли Ленинградского балета на льду по стране, и от нас требовали кататься на площадке размером четырнадцать метров на двадцать восемь. Разве можно на такой пятачок выходить?
Протопопов: — Хотя у вас сейчас прошли два телешоу — «Звезды на льду» и, кажется, «Танцы на льду». Там на таком вот tank ice все и происходило. Портативный каток, который легко перевозится с места на место. Я поклялся себе, что никогда не выйду на tank ice.
- Это после случая в Челябинске, где вы уронили Людмилу Евгеньевну?
Протопопов: — Самое поразительное, что лед там был очень хороший, но законы аэродинамики не обманешь… Нам попросту не хватило места. По привычке разогнался, а двигаться некуда. Упал на бок, Люда полетела в рампу, ударилась плечом, коленом, головой. Потом два месяца выкарабкивалась. Тогда и сказал: «Все, хватит!» Лед шуток не прощает. Недавно на турнире в городе Колорадо-Спрингс выступала канадская пара, чемпионы страны. Делали параллельное вращение, неудачно стали расходиться, и партнер коньком попал напарнице в лицо. Рассек нос и щеку. Хорошо, глаз не выбил…
- Интересно, что вы везли с собой, когда уезжали из СССР? Собирались, наверное, как в космический полет, каждый лишний грамм учитывали.
Белоусова: — Я взяла швейную машинку, чтобы шить костюмы для выступлений. Заказывать было бы очень дорого.
Протопопов: — А я набрал книг по искусству и видеопленок. Получился огромный перевес, но, к счастью, в аэропорту наш багаж детально не досматривали, мы заплатили за лишний груз и сдали чемоданы. Провожал нас в «Шереметьево» дальний родственник, который ничего не знал о том, что мы задумали. Впрочем, об этом никто не догадывался. Даже моя мама и сестра Люды. Если бы проговорились, все могло рухнуть. Маме я позвонил уже из Швейцарии. Она сказала единственную фразу: «Не приезжайте сюда как можно дольше».
Белоусова: — Мы уже приготовились ехать к самолету, но автобус долго не трогался. Команда сверху не поступала, минут сорок продолжались непонятные переговоры. А тут еще видим: тяжеленный чемодан Олега на борт забросить не могут. Представляете наше состояние?
Протопопов: — Все же взлетели, а я шепчу Людмиле на ухо: «Еще не конец. Мы на советской территории. Эти люди способны на что угодно». И в самом деле, приземлились в Цюрихе, открылся люк, а на трапе — человек: «Товарищ Протопопов? Вам нужно срочно позвонить в посольство». Спрашиваю: «Что случилось?» Слышу в ответ: «Вы должны сообщить, где будете находиться».
- Так и поступили, Олег Алексеевич?
Протопопов: — Честно связался. Но сперва позвонил родне и сказал, где лежат инструкции, что надо экстренно сделать. Понимал: сразу после известия о бегстве наше жилье в Питере опечатают, хотел, чтобы близкие успели забрать себе оттуда самое ценное.
И правда, в квартиру нашу быстренько кого-то вселили, гараж подарили знаменитому дирижеру Евгению Мравинскому.
- После отъезда долго не общались с советским народом?
Протопопов: — Мы регулярно ездили на чемпионаты мира и Европы, но советские фигуристы обходили нас стороной, взгляды отводили. Однажды мы оказались в лифте с Леной Чайковской. Она так старательно рассматривала стены, будто кроме нее в кабине никого не было. Потом в Ленинграде сказала о нас: «Болельщики спутали солнце с лампочкой, висящей на голом шнуре». В Дортмунде, в туалете ледового дворца, я как-то столкнулся с Москвиным. Стояли у соседних писсуаров, и Игорь Борисович тихо спросил: «Олег, как дела?» Я открыл рот для ответа, но тут скрипнула дверь, и Москвин сразу отвернулся… Только Стасик Жук продолжал с нами общаться. Кажется, в 1985 году в Копенгагене демонстративно подошел, обнял, пожал руку и принялся расспрашивать. Рядом стояли Роднина, Москвина, Синилкина, директор «Лужников». Говорю: «Не боишься нарваться на неприятности, стать невыездным?» Жук оглянулся и рубанул: «Да пошли они все!»
Белоусова: — В Гетеборге в 1981 году мы сидели на трибуне, и нас позвала Майя Плисецкая. Едва успели обменяться парой фраз, как подбежал телекомментатор Георгий Саркисьянц и потащил ее в сторону: «Нам нужно на интервью». Плисецкая успела записать наш телефон, потом ночью часа два рассказывала, как ее здесь душат…
Протопопов: — А каким борщом нас кормила в Париже Галя Вишневская, помнишь?
Белоусова: — Тогда надо сказать и о биточках с гречневой кашей от Василия Аксенова. Вкуснятина! Это уже в Америке было в 1980 году.
- Эмигрант эмигранту друг, товарищ и брат.
Протопопов: — Да, те, кто жил в Союзе, вели себя по-другому. Советская система не терпела тех, кто выделялся из общей массы. Всех чесали под одну гребенку. А мы не захотели. Это страшно бесило, раздражало. Дошло до того, что я предложил не объявлять наш выход на лед в программах Ленинградского балета. Начинала звучать музыка, в зале зажигался свет, мы делали первое движение, и… трибуны взрывались овациями. Люди ждали нас, по шесть раз вызывали на бис, что дико злило руководство: «Не превращайте шоу в сольный концерт!» Когда мы уехали из страны, тут же сделали вид, будто Белоусова и Протопопов не существуют, попытались вычеркнуть наши имена из истории фигурного катания.
- Вы простили всем этим людям прежние обиды?
Белоусова: — Мы не держим зла. Тем более глупо обижаться сегодня на эту страну, на тех, кто не сделал нам ничего худого, а наоборот, дарит любовь. Взять, к примеру, Илью Авербуха, представителя иного поколения. В последний раз мы катались вместе в 2002 году в Бостоне, и Илья тогда сказал: «Клянусь, вытащу вас в Россию». Он позвонил нам за десять дней до выступления в бенефисе Тарасовой. Это было совершенно неожиданно. Мы перед публикой не катались три с лишним месяца, пауза значительная. Немного волновались перед поездкой в Россию, но отказаться, конечно, не могли. В Москве мы не выступали с
24 июня 1979 года.
Протопопов: — А жить собираемся до 280 лет.
- На двоих?
Протопопов: — На каждого в отдельности. И кататься продолжим. В июле мне исполнится 75 лет, 6 декабря у нас с Людой золотая свадьба. Зовут отпраздновать дату в Питере.
- На льду?
Протопопов: — Разумеется. Если задуманное получится, будет красиво.
- Значит, до скорой встречи?
Белоусова: — Увидимся!