— Мои муж Руслан и младший сын Дан защищали Мариуполь, — рассказала «ФАКТАМ» Анна Звоник, которой с 15-летней дочерью пришлось прожить в Мариуполе ужасные 52 дня под постоянными вражескими обстрелами, без отопления, света, газа, связи и централизованного водоснабжения. — Когда мы с дочкой наконец-то вырвались оттуда и добрались до Киева, мне прислали видеосюжет сепаратистов, в котором я увидела Дана и его четырех побратимов — они попали в плен. А через неделю мне позвонил по телефону какой-то мужчина. Он говорил с кавказским акцентом — кадыровец. Как его зовут, не сказал, только сообщил, что он из полиции Старобешева (оккупированного райцентра в Донецкой области). Спросил, знаю ли, где мой сын. Ответила, что в плену. «Нет, он погиб». Говорю: «Погиб?! Он был на видео живым и здоровым». Слышу, что кто-то рядом с кадыровцем сказал: «Она смотрела это видео». Кадыровец спросил меня: «Вы сейчас, где — в Донецке или Мариуполе? Можете приехать забрать сына?» — «Я на украинской территории». — «Сколько вам нужно времени, чтобы приехать». — «Хотя бы дня три». — «Это много. Если завтра не приедете, его зароют». Говорю: «Позвоню родственникам в Донецк, чтобы забрали».
— Но моей маме Дана не отдали — сказали, что за ним должны приехать кто-то из его родителей и предъявить документы, — продолжает Анна Звоник. — На следующий день поехал свекор — у него такая же фамилия, как и у Дана, — Звоник. Свекру его отдали, но не просто так — пришлось ткнуть взятку в 500 долларов.
Дана похоронила в Донецке моя мама. Ей выдали свидетельство, в котором написана явно вымышленная причина смерти. На самом деле сына убили — у него на затылке огромная рана.
— Удалось узнать, почему с ним расправились?
— Насколько мне известно, Дан сказал в плену, что он боец территориальной обороны. Слышала версию, что один человек, с которым сын знаком еще с детства, рассказал оккупантам, что Дан раньше служил в «Азове». Как известно, даже название этого полка действует на россиян и дээнэровцев, как красный плащ на быка.
Мой муж Руслан в это время находился на «Азовстали». Второго мая он смог позвонить мне через «Старлинк» (спутниковая система сотовой связи. — Авт.). Я спросила, как Дан попал в плен? Муж ответил, что был бой. Сына, видимо, взяли в плен без сознания.
— То есть ваш муж не знал точно, как это произошло?
— Да, не знал. Также ему не было известно о том видео с пленными, среди которых находился Дан. Кстати, из видео непонятно, почему наш сын и еще один парень стоят по пояс раздетые, без обуви — в одних носках. А остальные пленные одеты и обуты, с шапками на головах. Голос за кадром врал, что пленникам теперь ничего не угрожает, потому что якобы россияне с дээнэровцами соблюдают международные конвенции. Ой, если бы это было так! Во время телефонного разговора 2 мая я рассказала мужу, что Дана убили в плену.
Вскоре и Руслан оказался в плену вместе с другими находившимися на «Азовстали» защитниками. Об этом мне сообщили из Международного комитета красного креста, потому что Руслан заполнил в печально известной колонии в Еленовке карточку военнопленного. А от ветеранов «Азова» знаю, что моего мужа держали в бараке для пленных бойцов территориальной обороны. Это было еще до террористического акта, когда оккупанты взорвали помещение с пленными. К большому сожалению, после того никаких сведений о муже нет. Он не числится ни в каких официальных списках: ни среди живых, ни среди погибших, ни среди пропавших без вести.
— А список погибших в теракте существует?
— Да, тот, что обнародовала российская сторона. Моего Руслана в нем нет. Кстати, недавно вместе с матерями, женами, взрослыми детьми пленных, местонахождение которых скрывает российская сторона, мы создали общественную организацию «Вояцький визвіл», чтобы вместе бороться за возвращение наших родных.
— Задам еще вопрос о сыне. У вас было предчувствие, что с Даном что-то произойдет?
— Нет. Знаете, когда он служил в «Азове» и неоднократно участвовал в боевых выездах, я каждый раз боялась, что с ним что-нибудь случится. А вот прошлой весной, понимая, что он, наверное, вместе с другими защитниками Мариуполя находится на «Азовстали», у меня появилась обманчивая уверенность, что уцелеет, ведь там крепкие надежные убежища. К величайшему сожалению, это его не спасло.
В штабе по обмену пленными мне сказали, что Дан официально не считается погибшим. Хотя уже открыто уголовное производство по факту убийства моего сына в плену, его смогут занести в списки павших воинов только после эксгумации. Сейчас официально он считается пропавшим без вести. Причина, как я понимаю, в том, что уже зафиксированы 27 подтвержденных случаев, когда бойцов официально признавали погибшими, а потом выяснялось, что они в плену. Мне об этих случаях рассказали в штабе по обмену пленными.
— Это правда, что Дан был чемпионом Кубка мира по каратэ?
— Да, даже его имя напрямую связано с этим видом спорта.
— Вы имеете в виду, что в карате спортивные разряды называются данами?
— Да. Расскажу по порядку. Мой муж занимался каратэ. Когда у нас родился младший сын, Руслан сказал: «Назовем его Дан». Муж начал тренировать малыша с трех лет. Как вы правильно сказали, впоследствии Дан добился немалых успехов — выигрывал Кубки мира и Европы по одному из стилей каратэ.
— Как получилось, что он стал бойцом «Азова»?
— Пошел служить вслед за отцом. Здесь нужно сказать, что до 2014 года мы жили в Донецке. Захват города российскими наемником заставил нас покинуть родной дом, перебравшись в Киев. Вскоре муж решил вступить в батальон «Азов» (тогда это был батальон, сейчас полк). А потом к отцу присоединился Дан — в семье стало двое военных. Они служили в Мариуполе. Конечно, я хотела быть с ними, и переехала с дочерью к ним. Мы прожили в Мариуполе 6 лет — хорошо прожили. Купили квартиру — на левом берегу города рядом с морем.
Незадолго до открытого нападения россии на Украину муж с сыном уволились со службы. Дан как раз в декабре прошлого года защитил диплом преподавателя информатики (он учился заочно в вузе в Бердянске), планировал начать новую жизнь — открыть кафе и жениться. Свадьбу с невестой Дарьей запланировал на 30 апреля. Но 24 февраля началась большая война. Муж и сын стали бойцами территориальной обороны.
— Руслана я в последний раз видела в тот роковой день — 24 февраля. А Дана — 6 марта, — продолжает Анна. — Сын тогда приехал к нам с дочерью. Привез воду. Сказал: «Мама, по возможности заряжайте телефоны и не соглашайтесь выезжать по „зеленым коридорам“ — россияне расстреливают транспорт с гражданскими. Надо продержаться месяц, и все будет хорошо».
Связываться с Русланом и Даном по телефону мы с дочерью не имели возможности — еще 2 марта в Мариуполе исчезла мобильная связь. Левобережную часть города, где был наш дом, беспощадно обстреливали оккупанты. Поэтому мы перебрались в куме в центр, в дом, который находится неподалеку от драматического театра. Квартира кумы на втором этаже — согласитесь, это во многих отношениях удобно. За водой ходили на реку. По пару раз пропускали воду через бытовые фильтры и кипятили — на улице на костре.
— Имели запас пищи?
— Да, кое-что было — закупили в первый день войны. На костре готовили овощи, варили каши. Когда каш осталось мало, перешли на супы.
Возможности что-то купить практически не было — люди разграбили магазины. Но стихийно появилась практика обмена продуктами и спекулятивной торговли. Скажем, пачка сигарет стоила на руках 600 гривен. У нас был блок сигарет — Руслан дал. Так мы обменивали их на то, что нам было нужно. Скажем, когда из-за слишком сильных обстрелов мы с дочерью и кумой боялись идти на реку, тогда меняли сигареты на воду.
Дом жил коммуной. После рассвета разводили костер. У нас был огромный мангал. Утром все кипятили на нем чайники, затем готовили еду. Ребята ходили за дровами: собирали ветки и поваленные деревья — их немало падало на землю из-за взрывов. Не было такого, чтобы обстрелы начинались и заканчивались — они продолжались непрерывно в режиме 24/7. Снаряды падали либо поближе, либо подальше от нас, но тихо не было ни минуты. Жители находились на улице возле дома где-то до четырех вечера, а потом расходились по квартирам, потому что начинало смеркаться. То, что мы много двигались, спасало от холода.
— Сколько градусов было в квартирах?
— В некоторые ночи в доме было минус 2 градуса! Взрывными волнами выбило окна. Мы зашивали рамы пленкой, старыми одеялами, картоном. Надевали на себя груду вещей, спали одетыми, к тому же в шапках, под двумя одеялами. В одной кровати я с дочкой и собачкой, в другой — кума со своей дочерью и кошкой.
— Уборную обустроили на улице?
— Нет, пользовались туалетом в квартире. Специально для этого приносили воду с реки. Бывало, за раз втроем привозили на тачках по 80 литров. Пока был снег, собирали его, клали в ванную и использовали талую воду для гигиенических нужд.
— Приходилось прятаться от обстрелов в подвале?
— К сожалению, подвалы в том доме были замурованы. Нашему кварталу еще повезло: там погиб от обстрелов только один человек — мужчина из соседнего дома.
— Похоронили во дворе?
— Нечем было выкопать могилу. Просто накрыли простыней.
— Чего больше всего хотелось в те дни?
— Чтобы все это было страшным сном. Мы все время молились, чтобы этот ужас скорее закончился, чтобы остались живы муж с сыном, мы с дочкой. Она, кстати, тоже тогда научилась молиться.
— В вашем дворе было слышно, как бомбы попали в драмтеатр ?
— Еще как слышно! Наш дом аж содрогался. У некоторых соседей были радиоприемники на батарейках. Благодаря радио узнали, что разрушен драмтеатр. Пришли с соседями к общему мнению, что на него сбросили очень мощные бомбы. Ведь российские самолеты постоянно летали над городом.
— Приходилось сталкиваться с оккупантами?
— Да. Седьмого апреля мы пошли на автовокзал в надежде узнать, как можно выехать из Мариуполя. К неотлагательной эвакуации меня подтолкнуло шоковое состояние дочери. Она была морально и физически истощена, ее преследовал страх. Скажем, когда я собиралась на реку, дочь говорила: «Я боюсь оставаться одна — пока ты будешь ходить за водой, сюда может прилететь снаряд».
Так вот, мы пошли на «разведку» на автовокзал, но добраться туда не удалось: у разрушенного драмтеатра наткнулись на российских военных. Они сказали, идите к «Метро» (зданию, в котором до войны размещался супермаркет), мол, оттуда вывозят. С того места, где они нас остановили (на холме), была хорошо видна территория «Азовстали». Она была в дыму — враг постоянно ее обстреливал. Было больно и тревожно видеть это, понимая, что там, на «Азовстали» находились муж с сыном.
— Как выбирались из Мариуполя?
- Добрались пешком к «Метро». Оказалось, нужно было заранее записываться на выезд. Мы устроили бунт. Наконец-то появились дополнительные автобусы и нас вывезли в Володарск — это в 20 минутах езды от Мариуполя.
Понятно, что за 52 дня мы не имели возможности принять душ, помыть голову. Даже поменять одежду возможности не было. В Володарске зашла в парикмахерскую, спрашиваю: «У вас можно помыть голову?» Мастер посмотрела с удивлением. Я объяснила, откуда только вырвалась. Едва отмыла волосы — они стояли коробом.
В Володарске мы с дочерью наняли машину и уехали в Бердянск. А кума со своей дочерью — в Донецк. К счастью, в Бердянске была связь, и я смогла позвонить старшему сыну Владиславу (он живет в Броварах возле Киева). Владислав сказал: уже терял надежду на то, что мы выберемся из Мариуполя. На следующий день, выгуливая собачку, я случайно встретила мужчину, который собирался езжать в Запорожье. Попросила нас взять. Он согласился. Спросила, сколько должен заплатить за дорогу. «Сколько дадите». Дай Бог здоровья этому чуткому человеку. Ехали с ним в Запорожье более 10 часов через более, чем 30 блокпостов. Вырвались из Мариуполя в апреле, но я до сих пор вынуждена водить дочь к психологу. Во время воздушных тревог ее аж трясет. Пока она не ходит в школу — из-за психологической травмы, которую получила в Мариуполе.
— Данина невеста смогла эвакуироваться из Мариуполя?
— Да, она выехала на подконтрольную украинским властям территорию в мае. А летом, 27 июля, Дарья родила девочку. Дочь назвали в честь отец — Дана.
Читайте также: Жена капеллана вместе с детьми вынесли из квартиры неразорвавшийся снаряд: семье капеллана из Мариуполя феноменально повезло дважды
Фото предоставлены Анной Звоник