Сегодня без беспилотников на передовой вообще невозможно обойтись. Это «глаза» разведки и Сил специальных операций, корректировка огня артиллерии и нанесение ударов по врагу.
О том, что эти современные технические средства крайне необходимы, военные говорили еще весной 2014 года. Тогда на помощь ВСУ пришли волонтеры, занимавшиеся авиамоделизмом. Они почти на коленке делали устройства с камерой, летавшие на расстояние 20−30 километров и снимавшие видео. Постепенно создание беспилотных авиационных комплексов совершенствовалось. Мощным толчком стало полномасштабное вторжение. Казалось, есть необходимость — должно быть множество этих аппаратов. Но, к сожалению, это не так.
О проблемах производства БПЛА «ФАКТЫ» поговорили с руководителем компании UA Dynamics, разработавшей многократный ударный дрон Punisher (в переводе с английского «каратель»), Максимом Музыкой.
— Максим, спрос на дроны сейчас колоссальный и он постоянно растет. Но почему до сих пор не налажено массовое производство этих современных аппаратов? Почему к великой войне эта отрасль оказалась не готова? В одном интервью вы сказали, что период до 24 февраля — это потерянное время. Это очень досадно.
— На эти вопросы есть очень простой ответ, но он никому не нравится, к сожалению. Для того, чтобы у нас что-то появилось, нужно, чтобы оно было заказано. Заказ должен быть сформирован. То есть военные пользователи должны сказать: «Нам нужно вот это и это. Это у нас будет в каждом взводе. Это — в каждой роте. Это — в каждом батальоне». И просчитать в соответствии со своей штатной численностью так называемую штатную потребность.
Но, к сожалению, за все это время (об этом говорил даже Залужный в своих комментариях и интервью, которые я слышал), не была написана программа развития беспилотной авиации, хотя дважды пытались ее написать. У нас как устроена армия? Если написано, что каждому взводу нужен квадрокоптер, посчитали количество взводов и получили потребность. А если ты не написал, этого вооружения нет вообще.
То есть, если ты хочешь что-то заказать, то должен понимать, кто этим будет пользоваться, где оно должно быть, и тогда формируешь заказ. В последние два месяца уже якобы сформировали эту потребность и какие-то оперативно-тактические требования к дронам. Сейчас формируют 60 ударных беспилотных рот, которые будут чем-то вооружены. У меня нет доступа к информации, чем и кто будет производителями, какая потребность. Это прерогатива Генштаба.
Читайте также: «Это реально третья набирающая обороты мировая война», — Тамара Гориха Зерня
— Теперь немного ликбеза. Что такое современный беспилотник?
— Мы часто слышим о «дронах» и «беспилотниках», но это общее название. Дрон может быть и наземный, и подземный, и подводный, и надводный — какой угодно. Им может быть даже беспилотный танк — есть управляющий им оператор, но внутри никого нет.
Видов беспилотников вообще очень много, даже несколько разных классификаций есть в мире. Но начнем с базовой терминологии летающих дронов. Есть беспилотный авиационный комплекс (БПАК), беспилотный летательный аппарат (БПЛА). Комплекс, кроме самого аппарата, включает и антенну, и наземную станцию, и катапульту
Теперь по назначению. БПЛА могут быть: ударными — многоразовыми (что-то сбрасывают или запускают) или одноразовыми (так называемые дроны-камикадзе); разведчиками; корректировщиками; вести радиоразведку и не только. Базовое предназначение это фото- и видеоразведка. Вот он спокойно пролетел, сфотографировал или записал видео, потом оператор эти визуальные данные расшифровал — что я здесь вижу: какую-то технику, следы от техники, движущуюся или не двигающуюся колонну, состав, позицию, место базирования. В течение нескольких часов формируется отчет и передается дальше.
— А можно передавать данные в режиме онлайн?
— Разведка обычно идет оффлайн. Для того чтобы что-то увидеть с высоты, нужна высокораздельная запись. Чтобы ее передавать далеко — на 20−30 километров, нужен мощный сигнал. А он является демаскирующим фактором, потому что тебя увидит станция радиоэлектронной разведки противника. Поэтому обычно дроны-разведчики летят в режиме радиомолчания или передают только телеметрию, то есть показывают, где они и что с ними, и летят по заданным точкам маршрута.
Следующий пункт — это наблюдение и корректировка. То есть когда у тебя в эфире есть онлайн-картинка. Это или коптер где-то поднялся и наблюдает за какой-то зоной, или самолетик летает, а операторы смотрят. Если они видят что-то, то сразу направляют туда артиллерию и корректируют ее огонь.
Читайте также: «На месте российских военачальников я ни в коем случае никакого результата их руководству не гарантировал», — Михаил Забродский
— Говорят, что российские дроны лучше наших? В чем они нас опережают? Цитирую вас: «Мы будем постоянно догонять россию».
— Объясню, что имеется в виду. Вопрос даже не в конкретных моделях дронов — что-то у нас лучше, что-то у них, вопрос больше в системности.
К началу вторжения российские дроны уже были интегрированы в систему управления войсками. Весной-летом в Херсонской области «Орланы» работали 24/7. И это было не то, что какой-то экипаж собрал средства на дрон или создал себе самолетик. Они были в промышленном количестве.
В некоторых подразделениях дроны были штатной единицей вооружения, и они использовали их вместе с артиллерией. То есть в связке работала штатная система — артиллерия плюс аэроразведка. И это была огромная проблема, потому что ты работать не можешь. Они летают вдоль дорог, смотрят, кто едет, и сразу наводят артиллерию. Если ты остановился в посадке, тебя все равно увидят и артиллерия эту посадку разбивает.
И это не потому, что «Орлан» сам по себе хорош. Он хорош, соотношение цена-качество у него достаточно высокое, он отвечает своим функциям. Но главное, что их было много. Один «Орлан» сбили, отправляют следующий. Сбили тот, достают из ящика еще один.
Что касается нас, до недавнего времени ты «наколядовал» на какой-то «Мавик», его сбили — «колядуешь» на следующий. Вот сейчас формируют ударные роты. Понемногу будем узнавать, что там будет на вооружении штатной единицей. Хотя я как производитель понимаю: вы прямо сейчас определите, что хотите, но получите это в лучшем случае где-то осенью.
— Что такое сегодня производство дрона? В чем сложность?
— Я не могу сказать за всех производителей, хотя и знаю, с какими проблемами они сталкиваются.
В любом случае мы, например, не можем себе позволить работать на склад — сделать производственные мощности, чтобы производить 50 комплексов в месяц, и ожидать, что кто-то это закажет. Производство у нас на потоке. Но мы ориентируемся на то, что можем профинансировать либо сами, либо доноры наших экипажей, либо сейчас первые воинские части начали закупать за свои средства непосредственно. Когда говорят: «Нам нужно сто комплексов», отвечаю: «Чтобы мне их сделать, нужно заказать комплектующие, построить производственную линию, научить людей». У меня по некоторым комплектующим логистическое плечо четыре месяца.
Читайте также: «Никто не проявлял во время войн большей жестокости и садизма, чем россияне», — генерал Виктор Назаров
— Где вы их покупаете?
— Что-то в Австралии, что-то в Европе, что-то в Китае. В Украине производят планеры, жгуты, некоторые платы. А компонентную базу у нас не производят — нет производителей, которые предлагают определенный модуль. Есть талантливые команды, которые уже сделали некоторые разработки по производству компонентов. Они достаточно качественные, дешевле аналогов за рубежом, но это штучная история. Их разработчики не имеют возможности производить эти компоненты сотнями.
Пока нам нужно брать компоненты, которые доступны на рынке. А они сегодня доступны, а завтра их нет. Ты хочешь что-то заменить, но для того, чтобы убедиться, что этот конкретный компонент (что-то из электроники, автопилот или модуль связи) будет работать в твоем комплексе, тебе нужно взять несколько экземпляров, проверить, что они работают надлежащим образом, и тогда уже запускать серию. А это тоже время.
То есть невозможно щелкнуть пальцами — и завтра у нас будет 100 500 комплексов. Такого не бывает. Компоненты на мировом рынке уже сейчас дефицитны. Тот двигатель, который мы заказывали, уже недоступен. Автопилот ты ждешь в очереди. И так далее. Надо понимать, что дрон не выпиливают из дерева, которое ты срубил во дворе. Ты его делаешь из компонентов, которые нужно собирать по всему миру.
— Дроны это же дорогая вещь. Где вы берете деньги?
— Наша история достаточно специфична. Первые прототипы нынешнего комплекса Punisher разработала наша команда еще в 2016 году. Ребятам, воевавшим непосредственно на фронте, нужно было выполнить задачу и они решили: «А попробуем это сделать самолетом». Сделали, по сути, простой и доступный многократный ударный дрон.
С 2018 года было много подтвержденных результатов. Военные видели этот комплекс и в ходе боевых действий, и на выставках «Оружие и безопасность», и на полигонах. О нем знали все, включая замминистра обороны. Мы им всегда говорили: «Поддержите это. Война не закончится завтра, нам нужно будет много дронов. Представьте, что таких комплексов, как наш, будет двадцать, двести, это приведет к совсем другому эффекту».
Читайте также: «Россияне еще даже не показали всего, на что реально способны», — Роман Костенко
И все кивали головами: «Для того, чтобы мы заказали, нужно пройти процедуру допуска к эксплуатации и стать на вооружение. А это полтора-два года и несколько миллионов долларов расходов». Потому что процедура была усложнена, с большими коррупционными рисками. Понятно, что у нас не было таких денег. Один чиновник прямо сказал: «Ребята, вам проще встать на вооружение в странах НАТО, чем у нас». А другой предложил: «Вы можете передать права компании, которая аффилирована со мной, и мы вам будем платить какие-то роялти. А если нет, то нет». Он сейчас под следствием, надеюсь, что сядет. Не за этот эпизод, но у таких людей подобных эпизодов очень много.
Что касается меня, я полноценно присоединился к этому проекту только осенью позапрошлого года, потому что у ребят закончились деньги. Были прототипы с подтвержденными результатами, но для того, чтобы их вывести на рынок, нужны инвестиции. Нашел инвестора, организовали компанию. Идея была простая: мы делаем первые полноценные товарные образцы (не прототипы), которые не стыдно показывать и предлагаем их на экспорт. Если нам удастся получить контракт, то за прибыль сможем помогать Вооруженным Силам. Как-то так.
Но эскалация началась несколько раньше, чем мы были бы готовы. Как только эвакуировали производство, присоединились к одному подразделению и активно участвовали в обороне Киева. Но возле столицы находилось столько вражеской техники, что один самолетик нормального вреда не нанес бы. Надо было поскорее разведывать. Этим и занимались, пока не отогнали россиян.
После этого уже занялись производством. Снова показали Punisher военным, те сказали: «Надо». Нашли средства — фонд «Коло» нас поддержал и заказал первые четыре комплекса (до этого за свои деньги покупали комплектующие). И началось. К концу года уже работали 37 экипажей.
Чем больше людей привлекается, чем больше нас знают, тем больше потребность. Есть хороший пример. Солист группы «Бумбокс» Андрей Хлывнюк с основателем Pizza Veterano Леонидом Остальцевым очень захотели научиться использовать этот комплекс. Мы сначала спорили: «Ребята, вы патрульная полиция. Какие ударные дроны? Сейчас все немного утихнет, будете заниматься своими делами, а никак не ими». Но начальник Департамента патрульной полиции Евгений Жуков тоже очень хотел этот дрон. У Андрея были деньги, чтобы это профинансировать. Они заказали комплекс, мы их научили. Думали: поиграют и бросят. Но это не произошло, чего я вообще не ожидал. Они очень эффективно и результативно работают. А сейчас даже проводят полевой коучинг для новых экипажей — прямо на фронте помогают им «вкатиться».
Кроме того, Андрей Хлывнюк после первой ротации, когда они уехали и две недели бомбили этим Punisher, вернулся и сказал: «Я очень хочу, чтобы их было больше. Что нужно сделать?» Понятно, что нужны деньги. Он организовал фонд Андрея Хлывнюка и стал собирать средства. Собрал на десять комплексов. Десятый экипаж недавно начал обучение.
Мы делаем все — производство, обучение, сопровождение, сервис, замены, ремонт. Это постоянный процесс.
Читайте также: «Мы должны не врать себе о цене, которую заплатим за Победу», — генерал Сергей Кривон ос
— Сколько нужно времени, чтобы научилась работать с этим комплексом?
— Были бы желание и мотивация, как говорится. Единственное, что речь идет не об одном человеке, а об экипаже. Для этого комплекса он состоит из трех человек.
Наши инструкторы с конца апреля работают ежедневно. Учеба занимает 15 учебных дней. Но последние месяцы прошлого года она растягивалась из-за погодных условий, из-за ракетных атак (когда работают наша авиация и ПВО, полеты вообще запрещают) на четыре недели, а в январе — на пять, потому что полторы недели меняли систему предоставления разрешений на полеты. Пришлось ждать, что нам снова его дадут. И это при полном содействии всех — и Генштаба, и других структур.
— СМИ пишут, что «дрон Punisher не имеет аналогов в мире». Чем он отличается от других?
— На самом деле по состоянию на сегодняшний день это утверждение уже не совсем соответствует действительности. Сейчас в Украине очень многое сделано, как шутят, по технологии дендрофекальных композитов, то есть из дерьма и палок. Но оно как-то работает. Может, хуже нашего комплекса, но работает. То есть сегодня говорить, что у нас самый дешевый многоразовый ударный дрон в мире, уже, пожалуй, не совсем корректно, потому что есть дешевле, а некоторые даже допущены к эксплуатации Министерством обороны. И это хорошо. Чем больше работающих дронов, тем лучше.
Когда мы начинали, на мировом рынке вообще не было опыта использования маленьких самолетов (именно самолетов) в качестве многоразовых ударных комплексов. У нас цена миссии — это просто цена боеприпаса, который используешь. В отличие от дрона-камикадзе, где при успешной миссии и даже неуспешной ты теряешь все, что есть: модули связи, автопилоты, камеры. Как бы ты ни делал его дешевым, все равно это затраты, потому что электроники хватает на один удар. В нашем варианте самолет возвращается, вся электроника остается на борту. Условно говоря, цена одной миссии составляет до ста долларов. Когда удается уничтожить технику в несколько миллионов долларов, это эффективно, я считаю.
— Сколько полетов Punisher выдерживает?
— Нет ограничения. У нас есть самолеты-«ветераны», которые совершили более сотни миссий. Обычно экипажи совершают максимум шесть миссий за один день. Экипаж Остальцева однажды сделал восемь. Он рекордсмен.
Сам самолет достаточно прочен. Но бывает жесткая посадка и что-то ломается. Бывает, приходится сажать самолет, когда идет обстрел, он может получить повреждение. Бывает, его пытаются сбить. Но ни разу его не сбили каким-нибудь стрелковым оружием. Обычно его не видно и не слышно, потому что он летит на высоте 400−600 метров.
Есть дроны тоже самолетного типа, наносящие удар с 50 метров. Они более эффективны ночью, потому что днем их видят и слышат, то есть большой риск, что они будут сбиты стрелковым оружием. В нашем случае должно быть ясное небо, враг — четко знать, где этот дрон летит, выглядывать его и только тогда будут шансы его увидеть.
Читайте также: «Мы сейчас на фронте вынуждены работать как огромная мясорубка», — журналист Константин Реуцкий
— Что скажете об иранских дронах-камикадзе?
— Они достаточно простые, большие и дешевые. Многие их слышали и видели, поэтому их назвали «летающие мопеды».
Там ничего гипердрагоценного из электроники нет. Они не совсем точны. Все помнят трагическую историю, когда дрон пытался попасть по ТЭЦ в центре Киева, а попал в здание напротив.
Но основная проблема с ним другая. У него достаточно большая боевая часть. И вот дилемма: летит примерно сорок килограммов взрывчатки, сбивать ракетой — ракета может стоить дороже, чем этот дрон, но если он сейчас прилетит на трансформаторную подстанцию, будет большая беда на многие миллионы долларов. Иногда для сбития нужно поднять самолет. Хорошо, что сейчас ребята создали мобильные группы, охотящиеся на них зенитными пушками. Из сорока «шахедов» долетает четыре. Но они все равно наносят вред. Это как раз использование недорогих средств для того, чтобы использовать дорогие и наносить максимальный ущерб.
Даже если ни один не долетит, это все равно истощение. Ты оттягиваешь средства ПВО от фронта, отвлекаешь ребят, которые должны сбивать это, иногда тратишь запас ракет, а он не бесконечен. Потому для россиян это имеет смысл. Они будут развивать это направление в любом случае.
— Каких сюрпризов нам еще от них ждать именно в этом сегменте?
— Если бы знали об этом, не было бы сюрпризов. Но то, что будет еще что-то новое, более устойчивое, могу гарантировать на двести процентов. Эта война — это гонки технологий, и не всегда эти технологии высокого уровня. То есть не нужно себя тешить тем, что у них нет доступа к каким-то суперкрутым компонентам, которые есть у Соединенных Штатов.
Да, их нет. Но они из обычных компонентов делают то, что выполняет задачи. У нас тоже. В нашем самолетике нет каких-то компонентов очень высокого уровня. Все они плюс-минус средние. В развитых странах некоторые компоненты военного уровня стоят сотни тысяч долларов. Антенна может стоить 150 тысяч. Я видел камеру, стоившую 230 тысяч долларов.
Мы не стремимся напихать в самолет самое дорогое. Расходы должны соответствовать его миссии. Их нужно анализировать. Если ты можешь выполнить самолетом, который стоит 20 тысяч долларов, двести миссий, то нет смысла делать самолет за 200 тысяч, потому что цена потери тоже будет именно такой. Поэтому мы балансируем между базовым и достаточным.
— Преимущество наших разработок в том, что сразу их используют на практике. Как наши дроны смотрятся на общем фоне?
— Наш прогресс обеспечивается исключительно тем, что есть определенные отдельные частные команды, иногда частные производители, которым не безразлична Украина, которые исследуют рынок, разбираются, ищут пути решения.
Но не могу сказать, что мы превосходим россию в войне дронов. Они работают более системно. У них есть сложности с компонентами, но то, что есть, работает. Моя близкая подруга сейчас лечится после прилета их «Ланцета». Слава Богу, что выжила.
У них есть «Ланцеты» и они ими лупят. И вообще используют очень много техники. И она не на уровне волонтерских разработок из того, что было, а системная — на уровне государства. В любом случае у государства есть свои преимущества, потому что оно может заказать, профинансировать и сделать сразу тысячи этих комплексов. Волонтеры этого сделать не могут.
С другой стороны, волонтеры-разработчики более гибкие и изобретательные, могут что-то разработать быстрее. Но чтобы наши Вооруженные Силы имели системное преимущество на фронте, эти разработки должны системно и массово применяться.
Мы часто сравниваем одни дроны с другими: «Это лучше, то хуже». 80% успеха использования любого средства, особенно такого, как дрон, зависит от тактики применения, от ее имплементации на уровне взводов, рот, батальонов и координации с другими средствами. Этого невозможно достичь, когда у тебя на фронте есть какой-то единичный экземпляр, потому что их реально нужны сотни и тысячи.
Еще одна серьезная проблема в том, что нашим экипажам приходится самим, извините, делать эту бомбу. Это, по сути, самодельное взрывное устройство, потому что в Украине до сих пор нет штатных боеприпасов для беспилотных летательных аппаратов. Вообще ни одного. Мы сейчас помогаем «Укроборонпрому» сделать первые образцы, но когда они появятся, не знаю.
То, что используют, это либо «сбросим мину», то есть по сути летящий миномет, либо «сбросим какую-нибудь гранату или переработанную боевую часть чего-нибудь». А на уровне войск так не должно быть. Должно быть так: есть заказ, есть сто бомб, экипаж достает их из ящика, приводит в боевое положение, прицепляет к дрону, отправляет и достигает результата. То есть это опять-таки системность использования. К ней, надеюсь, мы придем. Не зря же сформированы те 60 ударных рот. Они начнут эту тактику отрабатывать, и она станет стандартной. Но это время. То есть результат мы увидим в лучшем случае осенью.
Читайте также: «Думаю, честно будет сказать, что мы не знаем, когда закончится эта война», — Павел Казарин
— После войны Украина может стать глобальным игроком на рынке изготовления беспилотников?
— У нас есть очень классные разработки, которые уже прошли испытания на единственной в мире войне, в которой используется все. Зарекомендовавшие себя и получившие боевое подтверждения разработки имеют потенциал на мировом рынке. Какова история развития вооружения? Оно всегда модернизируется после использования в боевых условиях. Сделали БМП-1, попробовали его на войне, увидели, что нужно что-то переделать, сделали БМП-2, попробовали в другой войне, поняли, что нужно что-то подкорректировать, сделали БМП-3. Так оно обычно делается.
Сейчас очень многие западные производители дронов пытаются отдать военным несколько экземпляров, чтобы поставить себе галочку, что есть подтверждение боевого применения. Часто они дают сырые разработки, которые не работают так, как должны работать. Иногда качественные. Но все равно некому обучать пользоваться этой техникой, обслуживать, ремонтировать ее. Условно, Португалия дала пять дронов. А что дальше? Кто научит на них летать, кто разберется с ними? Одна жесткая посадка на учебе — и некому ремонтировать этот дрон, он где-то валяется. То есть логистика не успевает работать.
А системная история, когда у нас будет пять-десять видов, возможно больше, но они будут массовые и понятные. На чем будут летать эти ударные рты? Я, к примеру, не знаю. Слышал, что это десятки наименований. Вы для каждого будете направлять на обучение? Так ребята будут учиться год.
Надо так: вот такой дрон для этого, а тот для того, мы обучаем так и так. Процесс должен быть унифицирован. Если унификации нет на уровне обучения, тактики использования, сервиса, логистики, будет беспорядок. Просто зоопарк, с которым не справиться.
— Сколько судьбоносных ошибок сделано, к сожалению.
— Они системные. Мы знаем, что система бьет класс. Сейчас в сфере использования БПЛА система, к сожалению, это россия, а класс — мы. В войне дронов мы имеем все шансы проиграть россиянам. Извините, мне не хотелось бы это говорить, но так оно есть. Люди, которые интегрируются в этот процесс, думаю, это понимают. Они понимают, что ко всему следует системно подходить. У нас очень много людей занимаются дронами. А кто пользователь? ВСУ, Генеральный штаб. Они должны сказать: «Нам нужно это и это. Если оно отвечает оперативно-тактическим требованиям, проведите открытый тендер с этими производителями или сравнение их продукции и заказывайте их сотнями или тысячами».
Для производителя главное получить прогнозируемый заказ. Сейчас мы можем делать десять комплексов в месяц. Экипажи сами собирают средства — доноры, волонтерские фонды им дают. Но сто штук мы не сделаем. Где я людей возьму? Половина уже мобилизована. Например, две недели назад мобилизовали человека, который делал нам антенны. Сейчас некому делать.
Читайте также: «Война для нас закончится, когда будет полностью перезагружен российский режим», — Павел Климкин.
Это не пессимизм. Надо реально смотреть на вещи и принимать их. Все, что у меня есть, идет на фронт с колес. Бывает, что экипажи учатся, а я еще не собрал эти комплексы.
Для того, чтобы принять заказ, мне нужен подтвержденный контракт, предоплата, чтобы я понимал, какие средства могу использовать на закупку комплектующих, и какую-то бронь на людей. Я полгода пытался на свою команду получить бронь, показывая документы, что мы выполняем бесплатные контракты от определенных структур. Но дали только на небольшую часть.
Это системная проблема и она действительно нуждается в системных решениях. Но людей, которые видят их, думаю, единицы. К сожалению, не они принимают эти решения. А те, кто разрабатывает эти программы и должен отвечать за их реализацию, этого просто не понимают.
Конечно, все будет хорошо, и мы победим. Просто вопрос в том, что мы упустили очень много времени. Еще в 2015—2016 годах было понятно, что нам нужны коптеры и ударные дроны в каждый взвод. Надо было их разрабатывать и заказывать. Но этого не вышло.
Часть претензий есть, например, к «Укроборонпрому». Буду немного его адвокатом. Это концерн, который производит технику по заказу военных. Он не делает что-либо в инициативном порядке. «А потратим несколько миллионов на разработку, но мы не знаем, кто-то ее купит, нужна ли она нашим военным». А военные молчали, они не говорили: «Это нам надо». И все. Разработки свернули, не дали на них финансирование, команду распустили. А потом пришла большая война, а делать некому и нечего. А этих дронов должно было быть сотни в Вооруженных Силах.
При этом же вопрос даже не о дронах, давайте будем объективными. Дроны это новейшая история, до конца не понятная тем, кто по званию выше капитана. Они вообще никогда не видели эти дроны в работе. В лучшем случае где-то на полигоне.
Но дроны это отдельная тема. А почему мы до сих пор не определили, какие машины нужно на фронте? Почему нет закупленных штатных Toyota, Volkswagen, Hummer — неважно что. Это же обычная история. Так же с боеприпасами. Линии по их производству появляются только сейчас. А раньше? Вы думали, что войны больше не будет, что все просто так и останется?
Тем не менее, в конце все же добавлю немного позитива. Например, история с принятием на вооружение и допуском к эксплуатации, которая раньше занимала полтора-два года в лучшем случае и требовала много средств, сейчас делается очень быстро и в декларативном порядке. Оказалось, что там нет ничего сложного. Спасибо команде Лиева, которого уволили непонятно за что, продавившей эти изменения с принятием на вооружение новых образцов. То есть некоторые вещи уже делают быстрее и не требуют сверхусилий. Спасибо хоть за это.
Читайте также: «Российская армия выдохлась, осталась орда. У нас руки устанут пулемет держать», — военный эксперт Роман Свитан