Через месяц после взрыва четвертого реактора на атомной станции вспыхнул пожар, который мог привести к планетарной катастрофе
О взрыве на Чернобыльской АЭС в ночь на 26 апреля очень быстро узнал весь мир. А вот о пожаре, вспыхнувшем на разрушенном четвертом энергоблоке спустя почти месяц после взрыва, молчали не один год. Даже в период гласности об этом предпочитали говорить шепотом. Ведь если бы тогда, в ночь на 23 мая, не удалось остановить огонь на четвертом энергоблоке, масштабы последствий могли быть пострашнее апрельского взрыва и обернуться катастрофой мирового масштаба.
В тот критический момент главным героем и неоценимым стратегом тушения пожара стал начальник оперативно-тактического отдела Главного управления пожарной охраны МВД СССР Владимир Максимчук. Владимир -- наш земляк: свое детство и юность он провел в селе Демковцы Любарского района на Житомирщине. Он стал одним из первых выпускников Львовского пожарно-технического училища, которых направили для прохождения службы в Москву. Когда рванул Чернобыль, Владимир был в чине подполковника. Через неделю после случившегося он уже находился на месте аварии. А в ночь на 23 мая случилась новая беда.
Как рассказывает близкий друг Владимира Максимчука, полковник внутренней службы в отставке Борис Чумак, который был тогда начальником отдела пожарной охраны в Житомирской области и боролся с чернобыльским огнем с первых часов катастрофы, на четвертом энергоблоке загорелся зал циркуляционных насосов. Горели силовые кабели -- самое страшное, что могло произойти. Появилась реальная угроза распространения огня через кабельные коробы на машинный зал третьего энергоблока, а там -- тонны горючих материалов! Сначала решили провести разведку. Владимир Максимчук с боевым расчетом двигался в очаг с одной стороны, еще двое членов группы -- с другой. Шли в полной темноте через длиннющий транспортный коридор, соединивший блоки воедино технологическими коридорами.
Потом Володя с горечью скажет своей сестре Валентине: «Представляешь, нигде не было плана помещения. Мы тыкались, как слепые, боясь оступиться». Сам Владимир тогда очень серьезно повредил ногу о громадную глыбу радиоактивного графита, оставшуюся после взрыва. Никто из подчиненных об этом не знал. Нога распухла, превратившись в «слоновую». Он не мог натянуть ни сапоги, ни ботинки, и продолжал работу в резиновых кедах.
Позже, в госпитале, кожу ноги снимут вместе с остатками расплавленной обуви. Но тогда Володя о себе не думал. Только потом, анализируя ситуацию, он восстановил в памяти картину происходящего. «Товарищ подполковник, зашкаливает!» -- донесся голос молоденького дозиметриста. «Ага, значит, там разрушенная часть коридора», -- размышлял Владимир, пробираясь в кромешной тьме. И тут по «громкой» объявили: «Внимание! Немедленно покинуть территорию. В зоне пожара фон 250 рентген в час».
Руководитель оперативной группы в Чернобыле, заместитель министра внутренних дел МВД СССР генерал-полковник Н. Демидов в книге «МВД -- подвиг Чернобыля» вспоминал, как в правительственную комиссию поступило страшное сообщение о пожаре в кабельном коробе, который раскалился до красного свечения. В акте расследования возгорания кабелей на четвертом энергоблоке говорилось, что мощность радиоактивного излучения в различных местах станции составляла до 500 рентген в час.
А в это время Максимчук, первым прибывший к месту аварии, почти вслепую проводил разведку такого пожара, с каким еще никому не приходилось иметь дело. Он не обращал внимания на то, что зашкаливают дозиметры, он двигался только вперед по диаэраторной этажерке в полной темноте и неведении. Это опаснейшая зона, нашпигованная большим количеством сложного оборудования, большая часть которого могла находиться под напряжением. Реальная обстановка была неведома. Владимир знал, что машинное отделение четвертого энергоблока заполнено сотнями тонн масла, разлившегося после взрыва. И если бы пожарные не сдержали горения кабелей и огонь добрался до этой зоны -- случился бы взрыв, который разрушил бы также третий энергоблок. Это привело бы к катастрофе планетарного масштаба.
Владимир Максимчук упорно двигался вперед, отлично понимая, что подписывает себе смертный приговор. От высокой радиации перестали работать аккумуляторные батареи ручных фонарей. Люди, погруженные во тьму, не имели никаких средств защиты, кроме респиратора «Лепесток».
Что можно было предпринять в такой обстановке? Бросить огромную массу людей в радиоактивное пекло на верную смерть? Владимир, 20 лет гасивший пожары различной сложности, на ходу изобрел тактику. Расчет был простой: не дать людям переоблучиться. Пусть в худшем случае каждый из пожарных получит 70-80 рентген, но только не 100, после которых может развиться лучевая болезнь. Для этого каждый из 318 пожарных должен был находиться в зоне не больше 10 минут. Если в смену включать пятерых, то людей хватит на десять с лишним часов посменной работы. Тогда Владимир старался не думать о том, что борьба с огнем может потребовать повторных ходок. Он хотел достичь невозможного: и пожар ликвидировать, и людей сохранить. Адская работа продолжалась всю ночь, люди теряли голос, еле держались на ногах. Лишь к восьми утра 23 мая стало ясно, что огонь не доберется до третьего энергоблока. Стихию сумели утихомирить, как потом оказалось, ценой собственных жизней.
… Когда только входили в четвертый блок, отцовские часы, с которыми Володя никогда не расставался, внезапно остановились. Он, заметив это, посмотрел на товарищей и сказал: «Все, хлопцы, нам конец». Владимиру было 39 лет. Его отец ушел из жизни в этом же возрасте. Можно считать, что сын не пережил отца, потому что все восемь лет после ЧП на энергоблоке Владимир не жил, а существовал. Первые четыре дня после пожара он находился на грани жизни и смерти. Потом выявили рак щитовидной железы, рак желудка. Начались бесконечные операции. Ему даже не сказали, что практически полностью вырезали желудок. Зато сообщили, что нужна пересадка костного мозга и взять его нужно у кого-то из родственников. Об этом Владимир никому из родных не сказал -- не хотел травмировать. Его лечили лучшие специалисты Киева и Москвы, даже народный целитель из Ташкента. Затем отправили в Швецию. Там предложили удалить кишечник, но Владимир отказался: слишком уж большие деньги пришлось бы тратить на специальное питание. И все только для того, чтобы продлить жизнь на какой-то год. Да разве это жизнь? Он твердо решил: все это ни к чему.
«Вовочка, сыночек, к тебе гости приехали. Вот радость-то», -- Евгения Ивановна идет от дверей в глубь своего дома в селе Демковцы, продолжая говорить. Мы следуем за ней, озадаченные и несколько сконфуженные: с кем она беседует? Наконец, в одной из комнат старушка останавливается. Вот и он. Ее сын Владимир Максимчук. С большой фотографии смотрит черноволосый красавец в расцвете лет с генеральскими погонами. После ликвидации пожара ему присвоили одно за другим звания полковника и генерал-майора. Его любили и ценили, перед ним преклонялись. А он оставался простым и скромным.
И не важно, что сын Евгении Ивановны всегда молчит и больше никогда не ответить ей. Мать гладит фотографию и продолжает разговаривать с сыном: «В этом доме он прожил много лет, здесь он останется со мной навсегда».
Почему-то из своих пяти братьев и сестер Вова больше всего любил сестренку Валентину, которая на два года младше его. С ней говорил по душам, о ней заботился, защищал, если надо. Когда с Владимиром случилось горе, Валентина немедленно отправилась в Москву, чтобы быть рядом с братом.
-- Как-то по просьбе брата я привезла в Москву все компоненты для домашней колбасы -- его любимого блюда, -- вспоминает Валентина Михайловна. -- Он попросил приготовить ее тут же при нем в духовке. Пока я готовила, брат наслаждался запахами мяса, кряхтел, тяжело вздыхал и чуть ли не плакал. Потом поднес горячую колбасу к лицу, последний раз жадно втянул аппетитный аромат и сказал: «Спасибо, я наелся. Когда придут друзья, угости их».
Тогда он уже практически ничего не мог есть. Страдал Владимир страшно. Но если становилось хоть немного лучше, сразу же рвался на работу. В то время он возглавлял управление пожарной охраны Москвы. Причем успел сделать очень много. Сформировал команды быстрого реагирования, добился создания единственной в России противопожарной вертолетной службы.
Умер Владимир Михайлович 22 мая 1994 года, именно в тот день, который восемь лет назад стал днем его подвига и началом физического угасания. Так распорядилась судьба. Хоронили Владимира Михайловича на Митинском кладбище рядом с мемориалом памяти жертв Чернобыля. Люди говорили, что даже Брежнева не провожали в последний путь с такими почестями. Прибыли делегации из 15 стран мира, весь московский транспорт на минуту остановил движение. Прощальный круг сделал вертолет пожарной охраны. Шум его моторов перекрыли залпы орудий. Жена стала вдовой, а дочка Маша осталась без отца.
-- Как-то я в порыве отчаяния крикнула Володе: «Неужели ты не мог послать в огонь кого-нибудь вместо себя?» -- признается сестра Валентина. -- И увидела такой красноречивый взгляд брата, что испугалась. «Мне было почти сорок, -- жестко ответил он, -- а молодые и зеленые ребята еще и жизни-то не видели… »
Сегодня имя Владимира Максимчука носит одна из московских пожарных частей, а также катер Управления противопожарной службы ГУВД Москвы. Не забыли его и в родных краях. В 2000 году родной школе Владимира было присвоено его имя. А в созданном четыре года назад школьном музее появилась копия Указа президента России от 2003 года о присвоении Владимиру Михайловичу Максимчуку посмертно звания Герой России за мужество и героизм, проявленные при исполнении спецзадания в Чернобыле.
Познакомившись с обстоятельствами этого пожара, журналист самой массовой японской газеты «Иомчури симбун» сказал: «Ни один японский пожарный не стал бы делать то, что совершили ваши пожарные. И это при том, что экипировка у них несравнимо лучше. Что вы за люди?». В качестве ответа хочу лишь сформулировать главный принцип, которого придерживался Владимир Максимчук: нельзя заставить человека идти в огонь, можно повести его за собой.