Несмотря на теракты в Америке и обострение арабо-израильского конфликта, в этом году хасиды прибывали на могилу цадика Нахмана даже из Японии
Для большинства уманчан праздник Рош-Гашана (глава года) ассоциируется со словом «шлагбаум». И попасть за него, на загадочную территорию Рош-Гашаны, можно только имея временный пропуск. Если ты, конечно, не иудей. В эти осенние дни, когда начинается еврейский Новый год, улицы Пушкина и Белинского, а также подъезды к прудам у Пьяного села перекрываются кордонами милиции. Местные жители покидают свой райончик -- сдают во временное пользование тысячам паломникам-хасидам свои квартиры и перебираются на несколько дней к родственникам. В эти дни тут уже нет Умани -- все больше похоже на Иерусалим: здесь все говорят на иврите, а воздух наполняется молитвами и веселыми хасидскими песнями. И ты попадаешь в маленький праздничный Израиль, на островок святой земли, где похоронен цадик (святой) Нахман и где, по его завещанию, каждый благочестивый браславский хасид должен встретить новый год, помолиться у его могилы, войти в воды и оставить там свои грехи. В этом году (а по иудейскому летоисчислению он 5762-ой) сюда прибыли около восьми тысяч паломников -- евреи из Израиля, Франции и Германии, из Африки и даже Японии. Временное закрытие после терактов неба не остановило и американских хасидов. Правда, пришлось им из США добираться на машинах в Канаду и вылетать в Украину уже оттуда.
Нам повезло -- в маленький «уманский Израиль» мы попали за час до начала Рош-Гашаны. В 18. 00 наступал Новый год, начиналась общая молитва, и на любую работу журналиста налагалось табу. Времени оставалось крайне мало, кроме того, мегафоны, установленные вдоль улицы, громогласно напоминали нам об этом, отсчитывая чуть ли не каждую минуту до начала «литургии». Зайдя за первый шлагбаум, мы оказались на стихийном базарчике, где предприимчивые уманчане, разложив свой скарб на земле, «толкали» хасидам по весьма доступным ценам меховые шапки-ушанки, балалайки, деревянные массажеры, булавы, матрешки и лисьи шкурки. Народ (то есть оба народа) веселился. Детишки с пейсами гонялись друг за другом, стреляя из пластмассовых автоматов. Важные папаши приценивались, спешили, толпились у телефонов-автоматов, ведь через час им будет ненадолго запрещено говорить о бизнесе, тратить деньги, убирать, натираться маслами, смотреть телевизор или играть в азартные игры. Женщин не было, так как поклониться праху святого ребе они приезжают, в соответствии с канонами, отдельно от мужчин. В общем, хасиды «убивали» остаток старого года на базаре, докупали продукты к праздничному ужину и просто общались с украинцами.
Недалеко от второго кордона, от которого дорога ведет к синагоге, еврейскому кладбищу и могиле цадика Нахмана, стоял местный мальчонка и, положив у ног шляпу для милостыни, важно декламировал:
«Стоит хасид, качается
С филлином на лбу,
Он молится отчаянно
И моется в пруду… »
Прослушав стишок, мы узнали, что филлин -- это вовсе не птица Мерлина, а целый ритуальный комплекс, некий сакральный предмет с выпиской из Писания, который помогает иудею связываться с Богом. Всем своим видом он напоминает маленькое пресс-папье, крепится при помощи кожаных ремешков на голове и руке молящегося. Ремни же при этом тщательно обматывают вокруг тела, продевают между пальцами рук и вяжут в узел. Процедура надевания филлина очень сложна, имеет массу своих секретов и доступна лишь «продвинутому» хасиду. Именно такой посвященный прошел мимо нас в сторону синагоги, отрешенно напевая на ходу.
После скрупулезной проверки документов, осмотра фотоаппаратуры, диктофона, сумок и щупанья металлоискателем бойцы «Беркута», охранявшие спокойствие еврейского Нового года, пропустили нас на кладбище. В этом году после печальных событий в Америке охрана особенно внимательно проверяет каждую машину и даже сумки у самих паломников. На всякий случай нам объяснили, что, говоря «Шана-това!», мы можем приветствовать паломников с Рош-Гашаны, а желая «Да будете вы записаны и подписаны на хороший год в Книге Жизни!», можем даже вызвать симпатии у приезжих. Проходя на кладбище, мы увидели, как у недостроенной синагоги хасиды обривают головы перед новогодним торжеством. Прихорашиваются…
Чтобы не было конфузу, я решил купить себе кипу. Во-первых, какая-никакая маскировка, во-вторых, в святое место иду -- надо соблюдать правила и приличия. У лотка стояли два «кипежника» и предлагали всем маленькие праздничные шапочки -- белые, черные, голубые и даже сиреневые.
-- Можно купить кипу? -- спросил я у продавца.
-- Четыре доллара…
-- Дороговато.
-- Простите, а вы еврей?
-- Нет, но я журналист.
-- Ну, раз так, то берите за три доллара, -- снизошел он. И мою голову украсила белая кипа с именем ребе Шимона Барухая, жившего 1600 лет назад. Кстати, как рассказали охранники, иногда здесь на Рош-Гашану приходится отлавливать наших «паломников» -- бывает, наденет среднестатистический украинский маргинал кипу, возьмет баночку и ходит, собирает щедрые долларовые подаяния от иностранных гостей, а случается, что и в толпе по карманам шарит. Но на таких у «Беркута» глаз давно наметан, как-никак уже двенадцатый год приезжают сюда верующие.
Около могилы цадика не протолкнуться, невидимой стеною стоит густой молитвенный гул, весело горлопанит хор еврейских малышей, прямо над ухом взрывается протяжное: «А-а-а-а-м-м-е-е-н!». Молятся хасиды очень, если можно так сказать, живописно. Если человек при этом не сидит, то он находится в постоянном движении. Со Святым писанием в руках он может переминаться с ноги на ногу, раскачиваться, резко вскидывать голову. Иногда в исступлении может и удариться лбом о стену или о соседа. На эту Рош-Гашану у могилы цадика молились так неистово, что сбили пожарный щит с ведрами, баграми и лопатами. Брандмейстерская амуниция упала на сидевшего прямо на земле паломника, но святое место его уберегло -- обошлось без травматизма.
Самые счастливые здесь дети. Они поют, а наставники в круглых меховых шапках поощряют их сладостями. Крикнешь громче -- получишь конфету, потому-то и заткнуть такого мальца невозможно, да и не надо -- какая же может быть Рош-Гашана без веселых хасидских песенок? Между прочим, гениальных в своей простоте. Слов я, правда, не понял, но мелодику уловил -- сплошная импровизация, переходящая в задорную новогоднюю какофонию при хоровом исполнении.
У поста секьюрити возле могилы ребе Нахмана, положив голову на целлофановые кульки, спал толстый мальчик, рядом разлилась недопитая им бутылка кока-колы, а вокруг молились люди.
-- Скажите, а почему молятся рядом с мальчиком? -- спросил я у одного американца.
-- Понимаете, здесь похоронен наш цадик, наш святой, это самое важное для нас место. Здесь во время молитвы мы ощущаем мощную энергию, цадик дает нам все -- он связывает нас с Богом. Он творит чудеса, сюда приезжают и выздоравливают больные мужчины, в семьях которых нет детей. Помолившись здесь, они исцеляются, и у них потом появляются дети…
-- Да, но почему молятся около мальчика?
-- Я же говорю вам -- место здесь святое!
-- А мальчик тоже святой?
-- Мальчику просто хорошо, и он лег поспать.
В Израиле браславских хасидов называют «хасидами мертвого ребе». Они так и не нашли достойного лидера среди живых евреев и поклоняются духу умершего в Умани в 1810 году цадика Нахмана. В городе на деньги паломников уже построена гостиница, закончено строительство подземных этажей синагоги с миквами -- бассейнами для омовения, а там, где скоро появится надземная часть храма, поставили большой белый евростандартный навес. Там и проходят служения. Проект рассчитан на одновременное пребывание в синагоге до трех тысяч человек. Она будет самой большой в мире. На месте же захоронения цадика сооружен бетонный пантеон с удобными местами для чтения молитвы-тшувы и поклонения. (Кстати, два года назад была совершена попытка похищения праха ребе Нахмана. Некие евреи, решив вывезти святые останки в Израиль, сняли неподалеку от могилы квартиру и долго делали подкоп. Когда до могилы оставалось совсем чуть-чуть, хозяин дома, где они квартировали, решил переставить в комнате кровать и наткнулся на яму под ней… В общем, попытка была сорвана). Городские власти делают все возможное, чтобы паломники чувствовали себя, как дома. И хотя денег на создание серьезной туристической инфраструктуры в Умани нет, все же обсуждается возможность присвоения городу особого статуса. В планах есть даже строительство международного терминала на уманском военном аэродроме -- для достойного приема чартерных рейсов со всего света…
«Толкаясь» в праздничной толпе, мы наткнулись на уманчанина, который гордо демонстрировал приколотый к сорочке временный пропуск. Раньше и он сдавал свою квартиру приезжим.
-- И теперь меня несколько раз останавливали хасиды, -- рассказал он. -- Как-никак -- заработок хороший. Тут цены на жилье в Рош-Гашану растут, как грибы после дождя. Ближе к центру города берут по восемь долларов с носа, а здесь, ближе в могиле цадика, доходит до 30--40 долларов в сутки с человека. Бывало, что в моей комнате набивалось по шесть, а то и восемь паломников. Никаких проблем у меня с ними не было. Правда, после наступления Нового года для них наступает время запретов. Например, запрещено убирать за собой… В общем, после их отъезда на родину в моем доме был такой бедлам, просто не представляете: и обои оборваны, и мусор на полу, я уже не говорю о том, что творится в туалете и ванной. Но пережить это можно. Прежде всего нужно уважать веру другого человека…
Действительно, в праздничные дни на улицах Пушкина и Белинского случается масса курьезов. То спонтанно вспыхивают пожары, то вода затапливает этажи дома. В этот раз один хасид включил колонку, не открыв кран с водой. Наша родная техника от такого обращения сразу же взорвалась. Слава Богу, никто не пострадал. Потому пожарные и скорая помощь в «маленьком Израиле» дежурят круглосуточно, спасатели держат руку на пульсе всех событий в городке.
Во двор синагоги нас не пустила охрана, и мы ждали разрешения от руководителя строительства храма. Около нас собралась приличная толпа. Солидный хасид с длинной седой бородой с опаской посматривал на большой объектив фотоаппарата и, трогая лицо, что-то говорил о моем коллеге-брюнете. Толпа разрасталась.
«Он похож на араба… » -- донеслось до меня. «Вот мы и попали», -- подумалось.
-- Вообще-то он украинец, -- аккуратно возразил я.
-- Сам ты украинец, а он араб, -- решительно отрезал паломник.
Тихо, без резких движений, пока толпа не дошла до критической массы, а только с интересом разглядывала украинца и «араба», мы перебрались поближе к посту милиции -- от греха подальше. В этот день еврейский Новый год нам пришлось отпраздновать «по-нашенски». И пока хасиды ужинали бараньими головами, макали хлеб и яблоки-финики в мед, мы довольствовались коньяком с двумя лимонами…
На следующий день израильские хасиды посоветовали нам сфотографировать Ташлих -- ритуал омовения в водах… нет, не Иордана, а пруда под Пьяным селом. «Только сделайте это осторожно, так, чтобы не поднялся крик. Издалека снимать можно», -- посоветовали они.
Пруд, где хасиды топят свои грехи, оказался бывшим карьером. Скала, с которой, как нам показалось, удобно снимать иудейский катарсис, увенчана сельской хаткой, с хозяином которой нам и пришлось договариваться. Дядя Миша оказался весьма приятным человеком и даже показал шикарное место на скале. В поросшей репейником засаде мы просидели с ним добрых полтора часа.
-- Мы с соседом в прошлом году тоже тут сидели, -- рассказал нам дядя Миша. -- Взяли бинокли та решили узнать, шо ж это оно такое за явление -- это их омовение. Глянули… Мать Божа! Так они же все НОРМАЛЬНЫЕ мужики, не хуже наших. Тогда прибежал к нам сержант и кричит: «Дядя Миша! Чего глупостями занимаешься, брось ты это, а то биноклю отберу!». А помню, как-то приехали хасиды сюда зимой. Есть у меня среди них один знакомый, мой тезка практически, Мойша. Так вот, пруд тогда замерз, а он ходит по нему, пятками стучит и разбить не может. Пришел он тогда ко мне и говорит: «Дядя Миша, возьми топор, сделай для нас ополонку… » Ну я им ополонку сделал. Мойша пообещал мне пять доляров, но сказал, что сейчас дать их не может, не имеет пока права, а после омовения обязательно даст. Ночь уже была, поздно, я подумал: «Не обманул ли меня Мойша?» Взял фонарик, спустился вниз, а там Мойша стоит, протягивает мне доляры, и говорит: «Дороговато, но спасибо… »
Солнце уже садилось, чернели ветки вербы, а «купальщиков» (если не считать пловцов-одиночек) все не было. Но вот, наконец, появились и первые группки. Сначала они стояли с книгами у воды, молились, а потом стали снимать шляпы, сюртуки, талесы и цицисы, аккуратненько складывать одежду на камнях и заходить в воду. В воде хасиды три раза резко приседали и, вскинув руки к небу, что-то кричали. Может, от радости, а может, так положено… Отсняв пару кадров, мы поблагодарили хозяина засады и спешно отправились к другому пруду, что побольше. В него не входят, но у него молятся, сбрасывая весь нажитый за год грех в воду… И тут мы ощутили всю глубину праздника, увидели древние хороводы, которые водили дети Израиля еще много веков назад, услышали вечные песни о Рош-Гашане, услышали голос шафара -- звуки бараньего рога, напоминающие о гласе на Синайской горе. По легенде, праотец евреев Авраам так любил Бога, что решил отдать ему в жертву сына своего Ицхака. Но Бог, увидев это, приказал Аврааму убить вместо сына барана. С тех пор в дни Рош-Гашаны, когда люди проходят перед Богом, словно все стадо овец перед пастухом, игра на шафаре открывает для евреев небо…
Да будете вы записаны и прописаны на хороший год в Книге Жизни!
Шана-това! С Новым годом!
Перед праздником нужно привести себя в порядок, обрить голову и сходить для омовения в микву
После наступления Рош-Гашаны некоторое время нельзя говорить о бизнесе. Успеть бы сделать пару деловых звонков