В результате в Сталинграде погибло почти полмиллиона мирных жителей, включая 150 тысяч беженцев из Украины
Сегодня несколько десятков уцелевших детей Сталинграда, в том числе и украинцы, соберутся вместе у памятного камня возле музея-панорамы в Волгограде, чтобы отметить печальную дату -- 59-летие начала едва ли не самого кровопролитного за всю историю Великой Отечественной войны сражения. Среди них будет и киевлянка Ольга Козырева.
О воинах, защищавших Сталинград, написано немало книг. По данным военных историков, Сталинградская битва унесла жизни более полутора миллионов советских солдат. Считается, что немцы с июля 1942 по февраль 1943 года под Сталинградом потеряли около 800 тысяч человек. А вот о том, что практически все мирное население города было «списано» высшим руководством страны в расход, мало кто знает. Дело в том, что Москва директивой от 20 июля 1942 года по сути запретила эвакуацию 450 тысяч сталинградцев (включая кормящих матерей, стариков и детей), а также 150 тысяч беженцев, которые прибыли сюда в основном из Украины.
Зато уже на третий день после получения директивы из города бешеными темпами начали вывозить в тыл заводское оборудование и имущество предприятий. За три недели через Волгу было переправлено пять тысяч единиц автотранспорта, три с половиной тысячи тракторов, комбайнов и другой сельскохозяйственной техники, 1,8 миллиона голов скота. Вывезли даже всех заключенных. Мирных жителей к переправе не подпускали, им обещали, что город не сдадут.
-- Моего отца призвали в армию на восьмой день войны, -- вспоминает киевлянка Ольга Козырева. -- Я, мама и грудной братик жили в Сталинграде, рядом с печально известным тракторным заводом. В 1942 году 23 августа было воскресным днем. Утро началось буднично: люди спешили по своим делам, ребятня играла во дворе. О том, что к городу уже движутся три сотни вражеских танков, никто не знал. Для жителей города воздушные налеты к тому времени уже стали привычным явлением. Но в этот день сигнал «воздушная тревога» звучал особенно зловеще. Гудели все заводы. Остановились машины и тоже сигналили. Это уже был не обычный воздушный налет. Армады немецких самолетов заходили на город с юга. Люди в панике убегали в подвалы. Мне тогда было 10 лет. Я схватила семимесячного братика на руки и побежала. Мама -- за нами. Началось светопреставление, это было даже хуже, чем землетрясение. Все ходило ходуном, трещало и рушилось. Дети кричали не своими голосами.
В этот день в воздушном налете на Сталинград участвовало более тысячи немецких самолетов, которые сбросили десятки тысяч бомб. Город воспламенился, как факел. Одна из бомб угодила в нефтехранилище, и горящая нефть мощным потоком хлынула к Волге. Разваливались и сгорали дома, школы, театры, детские сады, вокзалы и пристани, столбы и деревья. В черном дыму исчезли и солнце, и небо. Все коммуникации были разрушены.
Толпы людей бежали к Волге. С неба на них сыпались бомбы, разрывая людей на куски. Асфальт стал мокрым и липким от крови. Тех немногих, кто успевал добежать до реки, «мессеры» добивали уже в воде. Доплыть до левого берега никому не удалось. Не лучшая участь постигла и тех, кто спрятался в подвалах, не приспособленных под бомбоубежища. Когда авиабомба попадала в дом, подвалы превращались в братские могилы. Растаскивать завалы было некому. Только за один день, 23 августа, по сводкам Москвы, в Сталинграде погибло более 42 тысяч человек.
-- Мы с мамой спрятались в подвале нашего дома, -- продолжает Ольга Ивановна. -- Братик все время плакал. Старушки читали «Отче наш», и просили: «Повторяйте за нами». В подвале было темно, пыльно и жарко, воды не было вообще. Но это было только начало. И на следующий день, и через день бомбежки продолжались. Начался голод. У моего маленького братика стал развиваться рахит -- на теле появились шишки, ручки и ножки скрючились, животик вздулся. Он кричал день и ночь. В подвале жили крысы, они бегали по людям, кусали детей. Всех мучила жажда. Когда, наконец, прошел долгожданный дождь, воду пили прямо из луж, вместе с грязью и головастиками. Многие потом умирали.
Вместе с нами в подвале находилась моя подружка, жившая на первом этаже. Она была со своей мамой и двумя младшими братьями пяти и трех лет. Их отец тоже был на фронте. Я заметила, как мальчики потихоньку стали «ссыхаться» и превращались в коричневых сморщенных старичков. Мне даже казалось, что на них мох появился. А может, это была просто грязь. Однажды мама моей подружки услышала, что на площади Ленина разбомбили овощехранилище. Она поползла туда. Позже ее видели мертвой. А в овощехранилище, как потом рассказывали люди, был только томатный сок. Дети этой женщины умирали у нас на глазах и слабыми голосами звали маму…
Люди в то время были в основном неверующими. Однако сначала старушки, а затем уже и молодые женщины в минуты затишья носили иконы Николая-угодника вокруг своих домов, чтобы уберечь их от бомб. Но неповрежденных домов в городе с каждым днем оставалось все меньше. Когда бомба попала в наш дом, то часть подвала завалило, -- Ольга Ивановна вытирает со щеки слезы. -- Из-под завала еще долго слышались голоса. Чтобы не быть похороненными заживо, мы стали перебираться поближе к реке, но дойти до нее было не так-то просто. Я получила ожоги и сама ходить не могла. Еще в подвале у меня лопнули барабанные перепонки, из ушей текла кровь. Мама переносила нас по очереди -- сначала братика, а потом меня. Мы видели много мертвых. Возле одной убитой женщины сидел ребенок, ему было годика три. Он плакал и теребил маму за платье: «Мама, мамочка, вставай». Он так и остался возле покойной, никто ему не помог.
Когда мы переползали под обстрелом через завалы, пожилой мужчина, живший до войны в нашем доме, крикнул маме: «Бросай одного, а то никого не спасешь!» Я испугалась. С началом войны детские сады и ясли закрылись, поэтому для братика я была и мамой, и нянькой. Мама целыми днями работала на тракторном заводе, и я через каждых три часа носила к ней братика, чтобы он питался грудным молоком. Мои страхи оказались напрасными -- мама нас не бросила.
Возле реки мы залезли в какую-то нору. На крутом берегу Волги их вырыли очень много -- люди прятались там от вездесущих «мессеров». Переправы как таковой уже не было, но некоторым судам удавалось по ночам причаливать к берегу. В первую очередь через Волгу переправляли раненных солдат, а вот взрослых и детей пропускали на суда, только если были свободные места. Немцы расстреливали катера и баржи с воздуха даже по ночам.
Однажды ночью недалеко от нас подошел к берегу буксировщик, -- продолжает Ольга Ивановна. -- Солдаты сразу стали заносить на судно раненых, потом пропустили к трапу женщин с детьми. Капитан строго предупредил: «Только ни звука». Мы отплыли. Берег уже почти не был виден, когда в небе вспыхнули ракеты. Мы оцепенели. К счастью, буксировщик немцы не заметили, и мы благополучно добрались до острова. Выгружаться стали поодаль: из-за мелей подойти поближе к берегу не смогли. Уже стоял октябрь, все брели по пояс в воде, и от холода перехватывало дыхание. Суденышко спешно ушло, видимо, капитан торопился опять на правый берег. Мы уже потом спохватились, что даже не успели поблагодарить наших спасителей.
На островке нас встретили солдаты, они дали нам по 400 граммов хлеба. Уже утром к маме подошел молоденький симпатичный солдатик и попросил воды. Она ему отдала всю флягу. Парень отошел от нас совсем недалеко и… упал замертво -- его убил снайпер. Мы сидели и плакали. Когда начался массированный обстрел, мы стали переползать на другую часть острова. Меня ранило. Мама в это время была с братиком впереди, а возле меня оказался солдат. Он меня перевязал и дал кусочек сахара. Вкуснее в жизни я ничего не ела! Он пополз дальше, а потом обернулся и улыбнулся мне. Я была такой счастливой! Не знаю, жив ли сейчас этот солдатик. Вряд ли он меня помнит, а я его на всю жизнь запомнила.
Уже на левом берегу мама стала просить солдат отвезти нас хоть куда-нибудь, где есть люди. Я -- раненая, братик и мама худые, как скелеты, а они с нас плату стали требовать! Потом все же нашлись добрые люди, довезли до села. Председатель сельсовета разрешил нам поселиться в полусгнившей заброшенной избе. Но там уже жила профессиональная нищенка. Она потребовала деньги. Их у нас не было. Тогда нищенка дала маме торбу и послала просить милостыню. Маме было ужасно стыдно это делать, ведь до войны она работала медиком.
Попрошайничала мама недолго: у нее воспалилась рана на ноге, и она попала в районную больницу, которая находилась в 20 километрах от нашего села. После маминого отъезда меня и братика забрала к себе одна старушка. Баньку организовала, колыбельку постелила, положила нас на чистые простыни. Колхоз выдал ей крупу и другие продукты. Началась нормальная жизнь, но мы скучали по маме. Прошел почти месяц, прежде чем взрослые взяли меня с собой в райцентр. Я пришла к маме, а она лежит на кровати такая слабенькая, худенькая, за нас переживает. А тут я! Она очень обрадовалась и с той поры стала поправляться. Выписали ее раньше срока, дали с собой лекарства. Весной наши войска стали освобождать Украину, и мы решили переехать на родину.
Сталинградская битва окончилась 2 февраля 1943 года. Первый секретарь Сталинградского обкома партии А. Чуянов писал о тех днях: «Я объехал весь город. Передо мной предстала страшная картина гигантских разрушений. Кое-где еще пылали пожарища, из подвалов и завалов несло трупным запахом. Мы стали отыскивать живых. В некоторых районах обнаружили три-четыре сотни людей, в других -- только десятки, а в Баррикадном и Тракторозаводском в живых не оказалось никого».
В 1980 году в Волгограде была создана ассоциация «Дети военного Сталинграда». Ежегодно 23 августа уже убеленные сединами люди собираются у памятного камня, установленного возле музея-панорамы «Сталинградская битва», чтобы уже со своими детьми и внуками вспомнить те страшные военные дни. В городе сотни могил известных и неизвестных советских воинов, есть захоронения немецких солдат, но нет ни одной могилы мирных жителей, погибших во время войны. Где похоронили сотни тысяч людей, неизвестно и поныне.
Начиная с 1995 года, Ольга Козырева начала разыскивать детей военного Сталинграда в Украине. Откликнулось только сорок человек, восемь из них живут в Киеве. По словам Ольги Ивановны, в Волгограде (она там побывала уже четыре раза), в отличие от других городов России и Украины, «дети военного Сталинграда» уравнены в правах с участниками боевых действий. Во время парадов они идут наравне с ветеранами отдельной колонной. В Госдуме России с подачи волгоградских депутатов готовится федеральный закон о социальной поддержке детей военного Сталинграда. Но принят он будет, скорее всего, через год -- к 60-летию Сталинградской битвы.
-- Я надеюсь, что Украина также примет аналогичный закон, ведь гибли в Сталинграде и русские, и украинцы, -- говорит Ольга Козырева.